– О Джейк, мой мальчик.
– Ты убила его, Сюзанна, – повторяет Адам. – Моего отца! Моего настоящего отца! Он мертв, и все из-за тебя!
– Но… я… а твоя мама? Я думала, ты пришел из-за того, что случилось с твоей мамой?
Адам смотрит на нее с нескрываемым отвращением.
– Мама? Мне плевать на маму. Разве я этого не говорил? Она не хотела меня. А потом взяла и умерла и оставила меня наедине с ним. Так какого черта меня должно интересовать, что случилось с ней?
Жестоко, безжалостно и безупречно логично.
– Я пришел из-за Джейка, Сюзанна. Все это, с самого начала, было о Джейке. Он единственный во всем мире, кому я мог быть нужен. Кто мог бы любить меня, как положено родителю. Он был моей единственной надеждой. Но ты лишила меня этого.
– Но он был мальчишкой. Просто мальчишкой!
Сюзанне кажется невероятным, что для кого-то ее сын может быть не просто ребенком, ее поражает, как далеки ее взгляды и Адама. Словно они смотрят на одно и то же с противоположных сторон. Для Сюзанны Джейк – вечный мальчик. Прекрасный, потерянный, сломанный мальчик, выбросивший свой шанс повзрослеть. Для Адама он – мужчина, отец, которым он никогда не был.
Теперь Сюзанна это видит. Она понимает каждый вопрос Адама, каждую его реплику. То, что он говорил о любви Джейка к его матери, о том, как она ему была дорога. И предположение Адама, что на самом деле не было никакого изнасилования. И пожар, его одержимость мыслями о том, чья это была идея, кто первым бросил спичку, как Элисон удалось выбраться из горящего кабинета. Адам повторял все то, в чем Сюзанна обвиняла газеты, ровно то, что все мы делаем, когда правда оказывается слишком жуткой или горькой и неудобной. Он смотрел на события иначе, манипулировал фактами, чтобы построить и перестроить рассказ так, как ему захочется. Более того, он придумал себе отца: родителя, о котором мечтал и которого у него никогда не было.
Что до Сюзанны…
По мнению Адама – в его рассказе – Сюзанна лишила его отца, определив всю дальнейшую судьбу Адама.
И оказывается, не только по мнению Адама.
– Ты знаешь, что я прав, – говорит Адам. – Разве нет? Я вижу, что знаешь. Ты всегда знала, что Джейк умер из-за тебя. Поэтому ты и сбежала. Тебе пришлось. Ты не смогла жить с тем, что натворила. Не смогла жить со стыдом.
У Сюзанны было столько причин для побега. Себе она говорила, что все из-за Нила. После смерти Джейка ее муж вынес их личное горе на суд прессы. Даже позволил им опубликовать его фотографию.
Им руководило горе, Сюзанна это знала. Он злился, рвался в бой и хотел, чтобы весь мир узнал о трагической судьбе, постигшей их сына. Только версия Нила в его интервью подтверждала каждую ложь, какая проникала в газеты. Снятие анонимности не только заново разожгло ненависть к жертве их сына, но еще и подвергло будущее их дочери опасности, что, по мнению Сюзанны, было непростительно.
Особенно когда Нил пообещал повторить. Позднее, после случая с плевком.
– Я тут подумал, журналисты все время просят еще интервью. Надо об этом рассказать, показать, что ненависть еще живет в обществе. Ради Джейка. И Эмили… газеты предлагают неплохие деньги, мы сможем дать ей хорошее образование. И съездить в отпуск. – И вот это уже нельзя простить, решила Сюзанна.
А Нил: она внезапно поняла, что рядом с ним ее удерживает только парализующая тяжесть горя-вины, вины-горя, и она надеялась, что еще один младенец поможет ей вернуть былые чувства. Вспомнить, как она любила Нила, когда они только познакомились. Она была очень молодой, оба они были молоды, но его внешность, его непринужденность… тогда Нил был ровно таким, каким нужен был Сюзанне. И она надеялась, что рождение Эмили спасет их, вернет их к тому периоду, когда только родился Джейк. Ей даже удалось убедить себя, что пропасть между ней и Нилом появилась из-за Джейка и никак не связана с тем, что они взрослели в противоположных направлениях, сосуществуя из выгоды и привычки. Но когда появилась Эмили, любовь к дочери перевернула чувства к Нилу с ног на голову. Сюзанна осознала, что ребенок не призван спасти их брак. Ей надо спасать себя.
А потом этот плевок. Еще один повод для побега.