«Вот дерьмо! – подумал летчик. – Похоже, лимит везения исчерпан, не дотяну».

Вдруг мотор заработал, и «головастик» немного подскочил вверх, затем мотор снова встал, теперь уже окончательно, но этого хватило, и истребитель, подломив правую стойку шасси, поехал на боку, разворачиваясь и явно нацеливаясь протаранить островную надстройку. Но повезло еще раз: крюк все-таки зацепился за трос, самолет еще не успел развернуться хвостом вперед, палубная команда сразу залила все пеной и сноровисто вытащила Северова из кабины.

Общий итог был такой. Из двадцати восьми истребителей вернулось на авианосец семь, но погибли только пять пилотов. Что самое удивительное, таранивший «Дорнье-217» с управляемой бомбой Женька Цыплаков остался жив и даже имел все шансы вернуться в строй. При разрушении самолета он удачно вывалился из кабины и сумел открыть парашют. Сам он, правда, этого не помнил, но факт остается фактом. Шестнадцать летчиков выловили из воды, семеро были тяжело ранены, шесть легко, и только трое везунчиков отделались царапинами и ссадинами. Владлен Железнов в воздушном бою ранен не был, приводнился удачно, но недалеко от него плюхнулся сбитый фриц, который в боевом угаре принялся стрелять в него из пистолета. Влад прекрасно стрелял и продырявил немцу голову со второго выстрела, хотя расстояние было метров пятьдесят. И надо же, уже поднявшись на борт эсминца, запнулся и приложился о какую-то перекрученную близким взрывом конструкцию, поставив роскошный фингал под левый глаз. Из восемнадцати экипажей «сушек» выжили двадцать человек, село шесть машин. Правда, за борт ушли четыре «головастика» и три «сухарика». Так что на авианосце осталось всего три истребителя и три бомбардировщика в более-менее приличном состоянии. Но это было уже неважно, эскадра прорвалась. К охраняемым кораблями Черноморского флота линкорам пробились всего семь самолетов: два торпедоносца и пять бомбардировщиков. Торпеды были сброшены далеко и прилично промахнулись. Прямых попаданий бомб не было, зафиксировано лишь два близких разрыва.

Никакой медицинской помощи Северову толком оказать не успели, наспех зашили раны, перевязали и повезли на аэродром базы Чанаккале. Платонов остался на эскадре, раненых или кого-то другого «Ли-2», переименованный наконец из «ПС-84», тоже не взял. Летели только Олег и целых семь человек во главе с важным капитаном 3-го ранга, который по прибытии в Севастополь привел полковника в небольшую комнату и удалился, сказав только, что Северов вызван в Москву для объяснений. Олега уже совсем развезло, поэтому он попросил только позвать медиков и задремал, сидя на стуле.

Погода была, похоже, нелетная: снег с дождем, порывистый ветер, низкая облачность, поэтому вылет задерживался, но перевязку Северову никто не сделал. Даже чаю не предложили, поганцы. Полковник хотел поругаться, но накатила сильная слабость, начинало познабливать, так что он улегся на диван и заснул. Когда разбудил все тот же кап-три, состояние стало еще хуже, по всему, начиналась лихорадка. Сопровождающие смотрели неласково, но Олег решил до Москвы ни о чем не спрашивать, вряд ли хомяк (так он мысленно прозвал капитана) мог что-то пояснить.

В Москве привезли в гостиницу, на вопрос о том, что дальше, капитан просто козырнул и ушел. «Ли-2» был старый, дуло в нем немилосердно, поэтому и без того лихорадящий Северов чувствовал себя совсем скверно. Вскоре сопровождающий появился снова, принес новую форму, прежняя была рваная, закопченная и запачканная кровью. Пришедший с ним офицер НКВД разглядывал Олега с удивлением, но ничего не сказал, только бросил на моряка красноречивый взгляд. В ответ тот так же молча пожал плечами.

«Ну, скоро все выяснится, – подумал летчик. – По крайней мере, предъявят хоть что-нибудь».

Привезли в Кремль. Поскребышев посмотрел, подняв бровь, покачал головой, но ничего не сказал, только вдруг ободряюще улыбнулся. В кабинет к Сталину провели почти сразу, и Северов увидел, что там находятся Берия, Кузнецов, Жуков, Мехлис, Октябрьский и Василевский. Помимо неловко сидящей формы ясно было видно, что у Олега лихорадка от ран, запали глаза, заострились черты лица.

– Здравия желаю, товарищ Верховный Главнокомандующий!

Сталин некоторое время молча разглядывал Северова, но выражение его лица стало таким, что Октябрьский поерзал на стуле и втянул голову в плечи.

– Здравствуйте, товарищ Северов! – наконец сказал Иосиф Виссарионович. – Скажите, когда вы ели последний раз?

– Два дня назад, перед боем.

– Вам была оказана медицинская помощь?

– Перевязали на «Смоленске», больше ничего не делали.

– Я вижу, что вы плохо себя чувствуете, поэтому мы отложим наш разговор. Сейчас вас отвезут в госпиталь.

– Я готов работать, товарищ Сталин! Все не так плохо.

Сталин сделал отрицательный жест и отпустил Северова. Выходя из кабинета, Олег услышал, как Жуков, сидевший молча, но сжимавший кулаки, что-то тихо рыкнул Октябрьскому.