— Пожалуйста, остановись. Не уходи.

Она оборачивается на меня, всем телом, как животное на трассе, ее лицо бледное, до синевы, оно так красиво в свете фар. Она делает шаг спиной вперед.

— Ты жалкий. Ты можешь только упрашивать. Я понимаю, почему она ушла. А ведь она успела бросить тебя до того, как ты ее убил!

— Замолчи.

— Нет, я не замолчу. Что ты сделаешь? Музыку погромче? — Она смеется. — Или убьешь? Надеюсь, ты понимаешь, что я никогда не любила тебя. Что тебе некого любить! Я использовала тебя, я хотела твоими руками избавиться от Миши, Саши и этой мрази Олли Ингланда. А ты даже этого не смог.

— Заткнись.

— Ты ничтожество, Серж, поэтому тебя все бросают. Даже твоя мама, которая забила на тебя и завела других детей и другую семью. Настолько ты безнадежен, Серж. А я… я люблю Риту. И только ее. Всегда.

Она останавливается и смотрит на меня с вызовом.

— Ну, что ты сделаешь?

Внезапно, до меня доходит, к чему она клонит, и я послушно нажимаю на газ. Удар получается не сильный, но он заставляет ее замолчать.

В доме я кладу ее на диван и укрываю паркой, целую в висок, где бьется тонкая ниточка пульса. На улице холодает, на стеклах проступает морозный орнамент, похожий на карту дорог. Это — последний след ее дыхания, который остается в этом мире. Но и он растает, очень скоро. Снег превращается в искрящуюся белую пыльцу, которая сыпет и сыпет с неба. Я знал, что хочу закончить все так, еще там, в Гамбурге, просто не мог произнести это вслух. У меня снова не вышло, не получилось. Где-то в ходе игры я совершил ошибку, не там повернул. Хорошо, что я могу вернуться в точку последнего сохранения и начать миссию заново. Может быть, в следующий раз моя концовка будет более светлой. А она… Я подарю ей то, чего она всегда хотела, чего она желала больше, чем меня или того другого мужчину, то, что никогда не переставало манить ее и всегда брало вверх.

Я захожу в ванную комнату и гляжу на себя в зеркало, рассматриваю рисунки, которыми она украсила меня в порывах своей черной меланхолии. Гитары, цветы, черепа, черные звезды, река, Лондон, Хельсинки, автобусная остановка, наш старый «Вольво» и дорога, которая всегда вела нас только сюда. Да, дом другой, но это то самое место. Я узнал сарай и вид на озеро с ее рисунков и долго искал его, пока, наконец, не нашел. Я хотел отвезти ее сюда после того, как узнал, куда она ходит по вечерам. Я думаю о куртке, той, что была на ней в тот день, когда мы познакомились. Я нахожу это забавным. Для меня этот цвет был красный. Для нее — шарлах и сольферино. Для меня все было простым — я любил ее. Ей же всегда нужно было что-то еще.

Я заглядываю в свои глаза, большие, зелено-карие, полные чего-то такого, о чем я и сам не подозревал. Мне хорошо, свободно и спокойно. Я улыбаюсь самому себе.

В ящике на кухне я нахожу ножницы, они новые, мне приходится перекусить зубами пластиковую нитку, которая связывает рукоятку. Вернувшись к зеркалу, я принимаюсь срезать свои волосы, прядь за прядью, каждый волосок, до которого дотрагивались ее вечно грязные от чернил пальцы. В ее вещах я нахожу маленькую розовую бритву с плоской ручкой. Я взбиваю немного мыльной пены, мажу лицо и аккуратно провожу лезвием по своей щеке. Моя кожа под бородой оказывается белой и гладкой.

Закончив, я выхожу в гостиную, подбираю с пола брошенную ею футболку и свитер, зашнуровываю кроссовки и надеваю куртку.

Все, что мне нужно из лодочного сарая, я приношу с собой за одну ходку. Остатки бензина, дрова, спички и жидкость для розжига.

Я укладываю ее на бок, ладони между бедер, потом расчесываю ее волосы, раскладывая их вокруг ее головы наподобие черного пламени, одну прядь я кладу поверх ее губ, так она еще больше похожа на оригинал. Это красиво. Мне хочется сфотографировать ее, но я запрещаю себе это делать — это улика. Вместо этого я рассматриваю ее в деталях, стараясь запомнить каждую мелочь. В жизни ее черты никогда не были такими спокойными. Пальцем я разглаживаю запавшую меж ее бровей гневливую «Z». Сюда же, сверху, я складываю свои волосы, ведь они отлично горят, а я опасаюсь, что дом построен из пожаропрочных материалов и бензина, который я нашел, будет недостаточно.

Пододвинув диван ближе к камину, я разжигаю огонь, аккуратно сложив дрова башенкой, приятно удивившись, что я все еще помнил, как это делал когда-то мой отец. Рядом с камином я ставлю две канистры бензина и аккуратно складываю вокруг ее вещи, наподобие погребального костра викингов, потом чиркаю зажигалкой, прикуриваю последнюю «Мальборо» из скомканной пачки и кладу перед ней на пол.

Я выхожу на улицу, сажусь в машину и наблюдаю за дымом, уютным столбом идущим из трубы. Морозный воздух пахнет огнем. Потом, минут тридцать спустя, в доме слышится хлопок — это канистра с бензином. Я завожу машину и еду прочь от города, остановившись только в зоне отдыха на другом берегу озера, откуда открывался отличный вид на спящий у подножия заснеженной дюны поселок. Я подъезжаю как раз вовремя, чтобы увидеть красноватое сияние, которое на моих глазах превращается в вибрирующий и гудящий треугольник пламени. Я представляю себе, как настоящее пламя соединяется с тем, что нарисовано на ее тонкой белой коже, как одно плавит другое, поглощает, очищает, исцеляет.

Девочка с белыми волосами вернулась домой, навсегда. Теперь она всегда здесь, и я всегда знаю, где мне ее искать, стоит мне начать скучать по ней. Ей больше никогда не будет больно, ей больше никогда не будут сниться страшные сны. Она останется в этом доме навсегда и никогда меня не покинет. Багровое зарево отражается в свинцовых облаках, испаряя снежинки до того, как они достигают земли. Вскоре вдалеке слышится вой сирен, и в просветах между деревьев сверкают красные и синие отсветы. Я включаю радио и кручу колесико по кругу, силясь найти гармонию в море помех.