– Что?.. Мясо-то? Человечье. А иначе не дойти.

Пётр Семёнович испуганно замотал головой:

– Нет, нет…

– Да! Тебе всё равно человечину жрать – их или мою. Без вариантов. Ночью, когда они уснут… На, держи, – сунул в ладонь заточку. – Я тех, что справа, ты – слева. Бей наверняка, в горло или глаза. Если в тело, через ватник не пробьёшь…

Ночью, когда урки уснули, Иван Харламович толкнул учителя в бок. Прижал палец к губам, показал – тебе туда, мне сюда. Прошептал:

– Как меня услышишь – бей!

Отполз Пётр Семёнович в сторону, затих подле спящих урок, аж испариной покрылся. Вот он… Лицо молодое, губами во сне причмокивает, глаза прикрыты. В глаз и нужно заточенный гвоздь вогнать, прямо сквозь веко!

Сзади кто-то глухо вскрикнул. Надо бить… Пётр Семёнович занёс заточку. Ну!..

Урка открыл глаза. Увидел. Всё сразу понял.

– Ах ты, падла! – вскинулся, выдернул откуда-то нож.

Уже не сознательно, уже от испуга, Пётр Семёнович ударил во что-то мягкое. И еще раз. И еще! Гвоздь, чавкая, врубался в живую плоть, по рукам брызгало горячим. Второй зэк вскочил, кинулся, замахнулся, но не успел, сбоку на него навалился Иван Харламович. Они сцепились, и, рыча и матерясь, покатились в сторону. Но куда доходяге-мужику против отъевшегося урки?

– Помоги-и!

Пётр Семёнович с трудом поднялся на ноги, шатаясь, подбежал.

– Ну!.. Бей!..

Замахнулся, ткнул урку куда-то в шею. И еще раз. Урка, хрипя, отвалился в сторону. Иван Харламович выбрался из-под него.

– Чёрт, кажется, зацепил!

Задрал ватник и исподнее, глянул… На животе из точечного пореза, медленно сочилась кровь.

– Всё. Амба!

– Почему? Тут только порез. Узкий. Надо перебинтовать.

– Он кишку проколол! Шило это! В больничке бы зашили. А здесь… Через день брюхо раздует – и конец. Жаль…