Лежат урки, греются на чахлом солнышке, ждут, а носильщики по горло в ледяной воде барахтаются или на обрывах зависают, каждую минуту жизнью рискуя. Ну такая уж участь у «мужиков». Уйти бы, да только не выжить им в одиночку без еды и спичек в тайге. Да и там, на воле, без блатных шагу не ступить, схвачено всё у урок: «малины» их ждут, дружки-приятели, ксивы липовые, «бабки» общаковые. Свой мир у них, который государству сотни лет противостоит, а политические как голь перекатная – ничего у них нет, и никто им руку не протянет…

– Нашли?

– Да, там нормально, можно пройти.

– Ну так чего стоим, зенки пялим? Взяли мешочки, понесли.

– Передохнуть бы чуток, обсохнуть.

– На том свете обсохнешь. Пошёл, урод, пока я тебя не порезал!..

Неделю зэки в побеге. Блатные еще ничего, бодренькие, а «носильщики» доходят, хоть и груза меньше втрое стало.

– Еще пара дней, и каюк нам, – шепчет Иван Харламович. – Сами не сдохнем, кого-то из нас одного урки порешат.

– Почему одного?

– Потому что шамовки на пару дней осталось. Вот зачем! Одного порешат и выпотрошат, как свинью, а другого его мясо тащить заставят. «Консервы» мы, которые сами себя несут, потому что на двух ножках. Так что или ты меня, или я тебя жрать станем, без соли.

– Как же так?..

– Да уж так! И раньше, и теперь. Прежние каторжане тоже всегда с собой живое мясо брали, когда в побег срывались. Удобно это, когда запасы тащить не надо, когда они сами себя несут. Да и не утащить столько на горбу.

– И что делать?

Глянул Иван Харламович исподлобья. Сказал тихо:

– Урок резать. Прежде, чем они нас. Другого выхода нет.

– Но я не смогу…

– Сможешь, учитель, сможешь. Или завтра мои кости обгладывать станешь. Ты моложе, крепче, на тебя выбор падёт. А меня – в суп.

– Ты… заранее знал? Когда в побег звал?

– Конечно, знал. Я шестой год по зонам мотаюсь. Не дрейфь, учитель, порешим блатных, мясцо возьмём и к железке дёрнем. Там Транссиб поперёк через всю страну, мимо него не промахнуться.

– Чьё… мясо?