— Вот еще, — фыркнула она.

— Ну, тогда брыкаешься. Дети всегда брыкаются, — философски заметил Костя.

— Да я сплю завсегда тихонечко, как мышка, — возмутилась она. — На какой бок легла, на таком и проснусь. И не дите я вовсе. Мне этим летом восемнадцать годков уже исполнилось.

— И не проси, и не мечтай, — отрезал он сурово. — И хватит об этом. Все равно к себе не пущу.

— Это я-то прошусь? — ахнула она, чуть не задохнувшись от гнева. — Да я…

— Опять начинаешь, — строго заметил Костя, начиная угрожающе хмурить брови.

— Ой, молчу я, молчу, — тут же осеклась она и принялась проворно застилать свою лавку, но при этом все-таки продолжая что-то бормотать себе под нос.

Константин погасил почти сгоревшие свечи, быстро разделся и лег. Доброгнева, пошуршав еще немного в темноте, тоже наконец улеглась. Полежав с пару минут молча, она не выдержала:

— Княже, спишь ли?

— Да разве тут заснешь, — недовольно проворчал Костя.

— А спросить тебя можно остатний раз?

— За спрос куны берут.

— А у меня нет, — ойкнула она растерянно и тут же приглушенно хихикнула. — Да ты все шуткуешь, а я по правде узнать хочу.

— Ну, если только в остатний, — предупредил он ее. — Сама сказала. Спрашивай, и спать будем.

— А на кой я тебе понадобилась-то? — подала она робкий голос.

«Наверное, не спрашивала бы, если бы чудес не было и я в этой шкуре не оказался», — подумал Костя, а вслух ответил:

— Покормить тебя решил. А то гляжу, кожа да кости, аж смотреть тошно.

— То-то ты накинулся сразу, — проворчала она.

— Так я тебя хотел на колени посадить, чтобы покормить. Думал, у самой-то сил, поди, и вовсе нет, даже ложку поднять не сможет.

— А чего ж под юбку полез? — не отставала она и добавила лукаво: — Сам же говорил, что только собаки на кости бросаются.