Теперь они нападали с опаской, лишь вожак без устали махал мечом, пытаясь даже не столько попасть, сколько подвести Константина под удары дубин своих напарников. Повертевшись так пару минут, Костя понял, что долго не выстоит и надо переходить к решительным действиям. Краем глаза оценив обстановку сзади себя, он сознательно подставился под удар дубины и ушел в сторону в последний миг, полоснув первого разбойничка аккурат по животу. Меч, наточенный как бритва, располосовал тело очень легко, и Костя даже поначалу не понял, что вспорол противнику чуть ли не полбрюха. Второй успел среагировать и уклониться в сторону, но Константин в прыжке догнал его мечом, который почти до рукояти окрасился красно-алым — удар в бок оказался смертельным. Осталось всего трое, и тут на него нашло что-то отчаянно бесшабашное. Впрочем, до конца осторожность он не потерял и опять-таки краем глаза успел заметить еще одного негодяя поодаль, который тихонько подползал к жалобно ржавшей, точнее, уже просто постанывавшей в яме лошади.
«Ну, правильно, — подумалось ему на секунду. — Седло-то богатое. Ничего, пусть мародерствует, лишь бы сюда не подошел».
Бегать по поляне туда-сюда, размахивая мечом, одновременно уклоняясь от вражеских ударов и нанося свои, оказалось делом довольно-таки обременительным, особенно с непривычки. Правда, оно существенно облегчалось, когда Костя что-то делал на автомате, то есть не думая. И чужой удар сразу удавалось намного ловчее парировать, и свой выпад более ловким становился. Одним словом, у Константина складывалось впечатление, что само тело достаточно хорошо помнило схватки, в которых участвовал прежний его владелец, да и многое из того, чему его научили, тоже не до конца забыло.
Но происходило это лишь тогда, когда сам Костя чувствовал, что все, конец пришел и что делать — неизвестно. Мыслей — ноль, а идей и того меньше. Мозг его переставал отдавать команды, но руки, вместо того чтобы беспомощно опуститься перед неминучей смертью, вопреки бессилию мозга, как раз и начинали действовать на полную мощь. Длилось это недолго, поскольку Костя через минуту вновь воодушевлялся, брал инициативу на себя и… благополучно доводил ситуацию опять до критической, после чего все повторялось по новой.
Однако, даже понимая, что для победы надо просто на пару минут расслабиться и бездумно помахать мечом, а все остальное руки и ноги сделают сами, Костя не мог заставить себя пойти на это. Уж очень страшно было не руководить самим собой. Хотя именно в такие секунды расслабленности ему как раз и удалось подранить третьего, с дубинкой, причем тоже тяжело, в живот. Снежный сугроб под дубом, в который тот улегся, моментально стал красным. Но раненый, не переставая жалобно стонать, в промежутках между завываньями все равно успевал подбадривать своих товарищей, давая им всевозможные кровожадные советы, типа зайти в спину, хряпнуть боярина так, чтоб дух испустил, и так далее. «Лишь бы не вставал», — решил Костя, но старался к нему не приближаться. Мало ли что.
Наконец, устав носиться за неподатливой добычей по всей поляне, оставшиеся двое начали действовать так, как следовало бы с самого начала. Они перекрывали пути к отступлению, постепенно загоняя жертву к самому краю крутого и глубокого, метров в пять, оврага. Когда до него осталось не больше метра, последний бандюга с дубиной, решив схитрить, подскочил и ударил Костю не наотмашь, а как бы вдоль, целясь в правое плечо и намереваясь свалить с кручи. Константин успел присесть и также вдоль хлестнул своим мечом, распарывая разбойнику пузо, после чего, выпрямившись, удачно парировал очередной удар атамана, но это был, как оказалось ложный замах.
Основной удар был нанесен здоровенным тесаком, и от него Костя увернуться не успел. Распоротая правая штанина стала быстро пропитываться кровью, вместе с которой из него стали уходить силы. Это он почувствовал по тому, как потяжелел в руке меч, как трудно стало отпрыгивать или, наоборот, наседать на обрадованного вожака бывшей волчьей стаи. Успев еще несколько раз вяло отмахнуться от ударов атамана, Костя понял, что силы на исходе, к тому же, завидев, что он еле держится на ногах, размахивая дубинкой в здоровой руке, на помощь атаману поспешил еще один бармалейчик.
Он был уже рядом с ним, когда Константину все-таки удалось поднырнуть под разящий меч вожака и, полоснув по его левой руке с зажатым в ней ножом, тут же воткнуть ему свой клинок прямо в пах. Атаман ухватился за него, не давая выдернуть лезвие из раны, а в это время последний из оставшихся в живых разбойников уже занес над головой дубинку.
Костя в это время, уже отчетливо сознавая, что явно не успевает, тем не менее с какой-то идиотской упертостью тащил на себя меч вместе с вожаком, который продолжал его стойко держать рассеченной до кости ладонью, и в это время что-то коротко тюкнуло того, что с дубинкой, в спину. Поначалу Костя даже не сообразил, почему, вместо того чтобы опустить ее на боярскую голову, средневековый бандит, уже замахнувшись от души, попятился назад и брякнулся на землю. Лишь потом только он увидел стрелу, торчащую у разбойника из спины, и понял, что помощь все-таки подоспела. Меч, который Костя по инерции продолжал тащить из мертвого атамана, наконец легко поддался, и он, не выпуская его из рук, шагнул по инерции назад, но не упал на землю, а, встретив под ногами пустоту, полетел в овраг.
В лето 6724-е от сотворения мира, в месяц студенец поеха князь Константин на охоту со князьями и тамо, заплутавши в лесе, узреша татей во множестве превеликом, числом до пяти десятков, но не испужался, а вступиша в сечу с ими и, один будучи, побиша их бессчетна, аки святой Егорий на коне восседаючи. И только един тать с помочью диавола возмог ему рану тяжкую нанесть. Но бысть князь Константин духом могуч и призваша он, видючи, како алая руда из чресл ево истекает, светлое воинство Божие и с именем Иисуса на устах еще пуще татей злобных разиша, покуда сил хватало. И до той поры разил он их, пока и последний дух не испустиша. Опосля же деву, коя злодеями полонена бысть, из темниц сырых на свет Божий выводиша и спасаша. Одначе чрез рану ту тяжкую, коя в битве удалой руцею поганого богоотступника нанесена бысть, великия множество руды[3] алой вытекло, и изнемог князь.
Рана, последствия которой еще очень долго мучили князя Константина, тоже получена им при весьма загадочных обстоятельствах. В то время при выезде в лес любой князь брал с собой не менее десятка слуг, не считая егерей, проводников и прочих. Тут же охота была, по всей видимости, организована князем Ингварем, то есть в ней участвовало, как минимум, полсотни человек, и вдруг Константин оказывается один в лесу да еще перед лицом ватаги разбойников. Вывод напрашивается однозначный: вновь красивая легенда, которыми жизнь оного князя была окружена со всех сторон. В подтверждение тому неправдоподобные результаты этого сражения с шайкой татей: все погибли, а Константин остался жив, хотя и ранен в нескольких местах. Такое бывает только в сказках, былинах и легендах.
Разумеется, для вящей красоты в ней должна была принять участие, пусть и косвенное, красна девица, которая — еще один плюс в сторону гипотезы о легенде — оказалась тут как тут. Что с нею сделал впоследствии князь, неизвестно. Летопись молчит. А учитывая, что именно этот автор весьма лояльно, а порою восторженно относился к князю, остается догадываться, что ничего хорошего он написать не мог, а потому просто умолчал.
Предполагаемых вариантов того, как на самом деле разворачивались события, предшествующие полученной ране, масса. Наиболее распространенный, что имел место какой-то не совсем удачный заговор со стороны князя Ингваря и его братьев. Есть и другие версии случившегося. Например, упрощенная до примитивизма гипотеза, выдвинутая молодым ученым Мездриком, гласит, что абсолютно все, описываемое в летописи, подлинная правда. Исключение составляет лишь один нюанс. Автор, монах Пимен, сильно преувеличил количество разбойников. Но история никогда не бывает настолько простой, как порою кажется по молодости лет. Однако в целом вопрос этот не настолько принципиален, чтобы уделять ему так много внимания.
Глава 6
Овраг
Очнулся он уже там, на дне, в полулежащем-полусидящем положении. Кто-то заботливый успел туго замотать ему рану, тянувшуюся чуть ли не вдоль всей правой ноги, и приложить на лоб что-то приятно остужающее. А потом он увидел ее, ту самую внучку ведьмы.
Глаза девчонки радостно вспыхнули, но она тут же опустила их и засуетилась, меняя ему на голове тряпку, и без того холодную, на совсем ледяную.
— А где все? — растерянно прошептал Костя, ожидая увидеть возле себя кого угодно, но только не ее.
— А кто все-то? — осведомилась она.
— Ну, князья, слуги там, холопы, смерды, — начал он было перечислять, но она прервала его: