— Вот-вот, крыса, загнанная в угол, превращается в дракона, — согласился я.

Со стороны терема вылетела стрела, ранила в руку дружинника, который стоял в дверях конюшни. Я присел и выглянул из-за угла людской. Стреляли из левого окна, раму со стеклами из которого вынули. Лучник — не разглядишь кто, на свету только лук — выцеливал кого-то возле конюшни. По себе знаю, мероприятие это такое увлекательное, что забываешь об осторожности. Я выстрелил раньше его. Мне показалось, что болт и стрела чуть не встретились в полете. Конечно, было не так, но, судя по тому, как дернулся, а потом упал лук, с телом лучника мой болт не разминулся. Я зарядил второй болт. К сожалению, больше никто из окна не стрелял.

— На ту сторону есть окна? — спросил я воеводу.

— Ни окон, ни дверей, — ответил Увар Нездинич.

— Тогда будем выкуривать боярина Сучкова, — решил я. — Пусть тащат сено к терему. Обложим и подожжем.

— Добро все сгорит, — предупредил воевода.

— Мои дружинники мне важнее, — сообщил я.

— Оно, конечно, правильно, — нехотя согласился воевода Увар. — Может, он передумал, поговорю с ним?

— Поговори, — разрешил я. — Пообещай, что выпущу всех, кроме него и старшего сына. Без вещей и денег, но дам телегу, запряженную лошадью.

Воевода Увар Нездинич подошел к терему и позвал боярина. Епифан Сучков опасливо выглянул из левого окна. Вид у него был не боевой. Воевода передал ему мои условия. Боярин в ответ крикнул:

— Нету больше сына! Убили, гады!

Наверное, это его сын стрелял из окна. Первый серьезный бой стал для него и последним.

— И всю семье погубишь, — продолжил воевода Нездинич. — Не сдашься, подожжем терем. Тогда пощады никому не будет.

Боярин Епифан Сучков схватился правой рукой за бороду, подергал ее, словно тряска помогала думать.

— Пусть князь крест целует! — потребовал боярин.

Я прислонил к стене арбалет, из которого так и тянуло выстрелить в Сучкова, подошел к терему. На шее на шелковом гайтане у меня теперь все время висел серебряный крестик, хотя не люблю какие бы то ни было хомуты.

— Выпущу твою семью без вещей и денег, дам телегу с лошадью. Все дружинники, которые прискакали со мной, со мной и уедут в Путивль, за твоими не погонятся, — пообещал я и поцеловал крестик.

— Твое слово свято! — предупредил боярин Епифан.

Как догадываюсь, он просто тянул время, не хотел умирать.

— Можешь проследить, как они уедут, — разрешил я.