— У тебя есть веревка? — спросил я Уилли.

Эйми сняла зеркальные очки с Уилли и краешком одеяла стала осторожно протирать серые глазницы. Она не обращала ни малейшего внимания на кровь на своей одежде и на лице.

— Нет. Извините.

— Значит, его нечем связать?

— Извините… а второй жив?

— Сейчас он без сознания, но будет жить. С таким арсеналом…

— Арсенал был моим… багажом… вот уж не думал, что придется им воспользоваться…

Дробовик был тщательно вычищен и смазан. Должно быть, Уилли понял, о чем я думаю.

— Я научил Эйми его чистить.

— Снять ствол, — начала повторять Эйми выученную наизусть процедуру, — протереть, смазать.

— Но о веревке я не позаботился, — сказал Уилли. — Вот умора. Быть может, разрезать одежду? — Голос его звучал устало, одной рукой он поглаживал дробовик.

Эйми что-то пролепетала.

— Что ты говоришь, милая? — спросил Уилли.

— Веревка есть. Ну, вроде того.

— Есть? — переспросил он.

— Шпагат. Я им пользуюсь, когда делаю жаркое.

— Он слишком тонкий, малышка.

— Для жаркого подходит, — возразила Эйми.

— Берт, идите сюда, будете держать этого типа под прицелом, — сказал я, засовывая серебряный пистолет в карман и поднимая маленького ковбоя на ноги.

Он весил не больше ста тридцати фунтов, но адреналин больше не кипел в моих жилах, и я с трудом дотащил его до дома.