Бо пожал плечами и вздернул подбородок.
– Мне не привыкать выступать на ринге одному, – попытался улыбнуться он, но улыбка вышла печальной. Бо пристально оглядел всех нас – Эстер, Мани, Ли Отиса, Элвина и меня.
– Не болтайте об этом, – произнес он. – Когда-то давно я сказал то же самое Бенни. Вы можете петь все что пожелаете. Пение не доведет вас до беды. Но обо мне не трепитесь. И обо всем этом тоже. Так будет лучше. Со временем все улаживается. Даже если на это уходит целых двадцать лет.
– Но пением мы навлекли на себя массу неприятностей, – заметил Ли Отис.
И мне почему-то захотелось рассмеяться. Хотя это было не смешно. Совсем. Но смех так и подступал к моему горлу.
– Да, навлекло, – буркнул Мани, и Бо Джонсон хмыкнул.
Его смешок прозвучал раскатисто, красиво, и мой опухший нос кольнула боль, а в горле застрял ком.
– Я не могу молиться, если молчу, – возразил Элвин.
– Молитесь о чем хотите. Пойте и молитесь. Это лучший выбор, чем в свое время сделали старики Бо Джонсон и Сэл Витале.
– Элвин считает, что жестокость – это не выход, – сказал Ли Отис. – Но мы вам все равно благодарны. Мы молились за вас.
Бо Джонсон поправил котелок и вытер рукавом щеки.
– Жестокость – не выход. Изменение – вот решение. Но это трудно. Гораздо труднее, чем нанести удар.
Мы проводили его взглядом. Бо Джонсон уходил от нас широкими шагами, рассекая ногами полы пальто. В конце переулка он свернул налево и исчез.
– Изменение – вот решение, – удовлетворенно подытожил Элвин. – Я знал, что выход есть.