Бо Джонсон покачал головой:
– Нет. Не мог. Ты рассуждаешь о том, чего не понимаешь. Так было лучше.
– Отец говорил, что не знает, где вы.
– И для него тоже лучше было… ничего не знать. Ни к чему было ставить его перед выбором, какую сторону принять. Он помог мне. Я помог ему тем, что исчез. Но мне бы хотелось с ней повидаться. Пусть даже всего один раз.
– А если ей недостаточно одного раза?
– Тогда посмотрим.
Я кивнул. Я тоже так всегда отвечал, когда не желал связывать себя обещанием.
– Кстати, меня больше никто не именует Бо Джонсоном, – сказал он.
– А как вас теперь именуют?
Бо Джонсон достал из кармана пальто синий канадский паспорт.
– Там даже не надо доказывать, что ты гражданин. Просто говоришь, что ты там родился, и получаешь вот такую бумажку. – Он открыл паспорт на первой странице; справа была наклеена его фотография, слева вписано имя. Я прочитал его и обомлел:
– Джек Ламент?
– Совершенно верно. Но все зовут меня просто Ламентом. – Бо Джонсон застенчиво ухмыльнулся, а потом рассмеялся.
И этот раскатистый смех напомнил мне о его дочери, которая даже не догадывалась, что ее отец находится в Детройте и что я в этот момент беседую с ним.
– Черт, – выдохнул я, потирая лицо. Мне нужно было возвращаться. – Ждите нас у часовой башни. После шоу. Мы будем там где-то около полуночи… но отсюда недалеко, вы дойдете пешком.
– Я буду там, – сказал Бо Джонсон. И, прежде чем уйти, глубоко затянулся. – Не подведи меня, Бенни Ламент, – тихо произнес он, и я поперхнулся дымом, только что втянутым в легкие: за последние два месяца эти слова стали рефреном моей жизни.
Я задержал взгляд на удалявшемся «Джеке Ламенте» и вконец утратил бдительность: не заметил ни автомобиль, который медленно проехал перед театром, ни двух мужчин, которые вылезли из него, всего в двадцати футах от того места, где я стоял. Рассеянный и взволнованный, я курил одолженную мне сигарету, вперив взгляд в спину Бо Джонсона и подставив собственную спину опасности, подкравшейся ко мне сзади. К тому моменту, как я осознал, что в беде, боль уже пыталась расколоть мой череп, а тротуар вздыбился, чтобы удариться об меня.