Она перелезла через борт контейнера и, спрыгнув на тротуар, подняла кейс и отряхнула его.

– Это даже не твоя вещь, а ты ее выбрасываешь.

– Кто-то оставил это на моей территории, – сказала Аннабель. – Почему ты там спишь?

Девушка присела на край влажного матраса и зевнула.

– А ты как думаешь, почему? Единственное место, где копы не докопаются.

Она была одета почти так же, как и в первый раз, но ее некогда обесцвеченные волосы были редкими и грязными, а их темные корни отросли так, что белыми остались только кончики. Она похудела. Девушка почесала руки, и Аннабель заметила, что руки у нее дрожат.

– Ты подруга Бенни. Ты художница, верно?

Девушка посмотрела на нее, прищурившись, хотя день был пасмурный. Под глазами у нее были темные круги. Голос ее звучал глухо, как будто все еще доносился из мусорного контейнера.

– Ты мать Бенни. Барахольщица, верно?

Она еще раз зевнула и легла на матрас, свернувшись калачиком на боку и зажав руки между коленями.

– Ты и есть Алеф? – спросила Аннабель.

– По обстоятельствам, – сказала Алеф. – Иногда да.

Она вся дрожала. Она выглядела уже не такой реальной, как в предыдущие две встречи, но и воображаемой явно не была.

– Не стоит тут лежать, – сказала Аннабель. – Там могут быть клопы. Может быть, зайдешь в дом?

Расчистив стул на кухне, Аннабель открыла и разогрела банку супа, но девушка отказывалась есть – возможно, и не могла. Она дрожала, постоянно зевала и почесывала руки, которые начали кровоточить. Кейс она принесла с собой и все время проверяла, на месте ли он. Она казалась измученной и возбужденной одновременно.

– Откуда ты знаешь Бенни?

– Педипси, – сказала Алеф.

– Что это?

– Детская психология. Отделение. Мы были там вместе, пока меня не выписали по возрасту.

– А, – сказала Аннабель. – Это хорошо.