– Я читал труды Хаббла перед самой войной… он подтвердил теорию Фридмана… Ах да, вы, наверное, не знаете. Ну, может быть слышали: «Открылась бездна, звёзд полна, звездам числа нет, бездне дна…» – продекламировал он нараспев. – Так вот. Все эти звёзды, планеты, небесные тела образуют вкупе единую систему, галактику. Галактика наша движется, вращаясь как спираль вокруг центра. И она не одна! Космос – бесконечное множество таких систем, построенных по единому принципу! И если смотреть на розу, как на модель мироздания, можно увидеть ту же закономерность. Миры-лепестки закручиваются, сходясь в единственной точке. В центре!

Ивашка замер. Роза и впрямь встала у него перед глазами, как живая. Нежная, усыпанная росой. И в каждой капле отражались звёзды – сияющее сонмище, затягивали в себя.

– И ещё есть стебель… – завороженно пробормотал он.

Стебель – основание и несущая опора. Ось. Тёмный упругий стебель, стержень, на который нанизывались лепестки. Высокий и тонкий, как…

– Башня! – пораженно выдохнул Мизгирь. – Башня стоит в центре всего сущего.

– Может, и так, если под башней вы подразумеваете некую ось мироздания… – уклончиво согласился учёный. – Но вернёмся к вашему вопросу о времени и пространстве. Бутон цветка – динамическая модель. Сперва распускаются крайние лепестки, самые большие – и они продолжают расти; затем – средние, и так далее, пока не откроется сердцевина. Так вот. Даже если миры подобны и относятся к единой системе, состояние крайних и центральных миров и впрямь отличается друг от друга. Вплоть до скорости течения времени и плотности материи в них! И тогда – да, за год в одном пройдёт семь лет в другом, всё верно. И расстояния изменятся, и пропорции… А ещё интереснее будет, если ввести в систему новую переменную, внешний фактор. Например… – он выдержал паузу. – Червя!

«Червь… чародей… Кощей!» – по спине у Ивашки прошёл мороз.

– Червь прогрызает лепестки насквозь, стремясь к центру. Там самое сладкое для него место. Он губит розу своим вмешательством, да. Но если пойти по его следу – можно с легкостью переходить из мира в мир и достигнуть цели по кратчайшему пути.

– Выходит, где-то есть Каменка, где мою семью не сожгли заживо, и они мирно прожили свой век? Или Каменка, которая уцелела… и я ещё могу вернуться туда?! – возбуждённым полушёпотом вскричал Ивашка, оборачиваясь к Мизгирю.

– Ну… это же всё так… умозрительно… на уровне поэтических сравнений. – Яков Моисеевич замялся.

Но Ивашку уже переполняло ликование:

– Я так и знал! Я найду! Выживу во что бы то ни стало! Мы вместе выживем и отыщем Каменку! Я знаю, есть двери… двери между мирами, и я могу открывать их!

Они так и не сомкнули глаз: вскоре грянуло зычное «Векен!» – «Подъём!», в окна просочился серый рассвет…

На третий день Яков Моисеевич не проснулся. Все уже получили утреннюю баланду, а он так и остался лежать на нарах. Глядел в потолок немигающими пустыми глазами. Черты лица его заострились, челюсть отвисла, и муха ползла по высокому умному лбу…

– Отмаялся, болезный… – глухо промолвил Мизгирь, закрывая старику глаза.