— Как вы себя чувствуете, Катюша?

Голос Хохлова до невозможности приторный, настолько, что мне становится тошно во рту. Словно опять той дряни, что он мне намешал вчера, глотнула.

Мерзкий мужик, все же. Нисколько его не жаль будет.

— Голова побаливает, — трагично округляю глазки, — я ведь совершенно не умею пить…

— Ну, чуть-чуть можно же… Просто, чтоб расслабиться. А то вы сильно зажаты, Катюша…

И после этих слов он становится за моей спиной и… Начинает массировать плечи! Клянусь, именно это и делает!

А я настолько от творящегося безобразия охреневаю, тут другого слова и отличница вроде меня не подберет, что сначала даже и не сопротивляюсь.

Вялые мужские пальцы наминают мне шею, а голос журчит, пытаясь быть соблазнительным:

— Вы так напряжены, Катенька… Нельзя же так… Я понимаю, что вам все очень интересно, и задачи непростые, но все же… Надо уметь расслабляться… Иначе есть риск быстро выгореть, Катюша…

Его слова и, особенно, действия приводят к прямо противоположному результату. То есть, напрягают сильнее и сильнее.

Я лихорадочно пытаюсь придумать вариант безболезненного выхода из тупой ситуации, уже понимая, что его нет, безболезненного.

Потому что Хохлов, похоже, вышел на тропу войны. Откопал томагавк похоти и безнаказанности.

И теперь с него только скальп снимать, чтоб угомонить.

А я же, по плану, няшка. У меня же лапки. Ими скальп не снимешь…

— Может, мы с вами, Катюша, после работы, сходим куда-нибудь, — переходит к активной фазе войны Хохлов, его руки уже не массаж делают, а вполне себе лапают…

Черт, мое неловкое изображение зашуганного зайчика сейчас доведет до того, что меня тут тупо трахнут.

Ну, или попытаются.

Потому что кто ж ему даст?

Но в этом случае — прощай, хорошие отношения, и здравствуй, преждевременный напряг. А это, вроде как, рано. Я планировала не ранее, чем через неделю…

Мне надо доработать еще… Хотела сегодня ночью сесть, но один упрямый покорный котяра помешал…