Вот у меня глаза на лоб и лезут, со слезами и расфокусировкой.

— Ох, Катенька, что с вами? Что случилось? — суетится рядом Хохлов, пока я кашляю и смотрю на него взглядом серийного убийцы, загнавшего свою юбилейную жертву.

— Аллергия, — наконец, выхрипываю я.

— О, а у вас лекарства с собой? Это на шампанское, да?

Я торопливо отхожу из-за стола, подавив в себе гнев с всеми ему сопутствующими, извиняюсь перед коллегами и спешу на выход. Хохлов трогательно поддерживает под локоток, мелет какую-то чушь, предлагает подвезти до дома…

Я иду молча, борясь с желанием засветить ему по сладкой роже. Кулаком. Как Машка учила.

Потому что его намерения вполне очевидны. И на редкость тупы и гадки.

Очень хочется выйти из себя и показать мерзавцу, какими бывают хрупкие девушки.

Но нельзя. Я в образе. Нельзя. Катя, НЕЛЬЗЯ!

За дверью зала я намереваюсь, наконец, отлепить настойчивого, явно попутавшего все берега, ухажера и уехать домой.

Я уже прихожу в себя, коньяк на шампанское дает неожиданно приятное послевкусие и желание что-то сделать. Такое… Например, засандалить этой твари сандалей. По морде.

За всех обиженных женщин, и в первую очередь, за его жену.

Но держусь, никуда не денешься.

— Катенька, я сейчас… Я на машине… — суетится не подозревающий о том, что я его уже мысленно расчленила, разложила по пакетам и закопала в разных местах Воробьевых, Хохлов.

Смотрю на его красную рожу, прикусываю губу и серьезно склоняюсь к тому, чтоб пойти на поводу у своих желаний… И тут за спиной раздается знакомый грубый голос:

— Вы выпили, Сергей Владимирович. За руль нельзя.

Мы разворачиваемся.

Зубов стоит близко, сумел подобраться, надо же! И внимательно разглядывает нас.

Меня, с красными щеками и горящим жаждой мщения взглядом. Хохлова, с бегающими глазками и мокрыми от постоянных облизываний губами.

Его руку, интимно лежащую на моем плече.