В первый вечер пребывания там я был приглашен на встречу с Брежневым в полночь, и он сказал мне: «Я очень хочу урегулирования». Я сказал: «Ну хорошо, но вы же понимаете, что я должен все согласовывать с Никсоном». И он достал телеграмму от Никсона, посланную без моего ведома, и сказал: «Нет, у вас есть все полномочия, Никсон связался со мной». Я был вне себя, поскольку был лишен пространства для маневра, потому что хотел выиграть время, ссылаясь на необходимость согласовать все с Никсоном, потому что время работало на нас. Поэтому я позвонил (руководителю аппарата Никсона, генералу Александру) Хэйгу и сказал: «Вы там с ума посходили? Что вы делаете?» А он ответил: «У меня тут свои проблемы». И я сказал: «Какие могут быть у вас там проблемы в субботу вечером в Вашингтоне?» Он сказал мне, что это была ночь «резни в субботний вечер», когда генеральный прокурор и несколько других официальных лиц были уволены в результате Уотергейта.
Так, Уотергейтский скандал кардинально нас ослабил. Но соглашение, которого мы достигли на следующий день, включало прекращение огня и начало прямых переговоров между Египтом и Израилем, от проведения которых все арабские государства отказывались в течение 20 лет.
Да. Но мы хотели, чтобы американские и израильские выборы были уже позади. Это – повод для забавных историй: в конце выступления египетского советника по национальной безопасности (генерала Исмаила) на встрече со мной он сказал: «Если эти переговоры будут успешными, президент Садат мог бы пригласить вас в Каир». Я написал записку Питеру Родману, сидящему рядом со мной, со словами: «Будет ли невежливо спросить его, в чем состоит второй приз?»
Ну, линия фронта выглядела так: египетская вторая армия пересекла Суэцкий канал, но израильтяне оказались у них в тылу после пересечения Суэцкого канала. И они практически поймали ее в ловушку. Таким образом, если бы война продолжилась, вторая армия была бы уничтожена. Садат был бы свергнут, и другой радикальный режим захватил бы власть в Каире. Мы считали, что появляется возможность, при которой, разрешая переговоры о будущем второй армии, мы дали обеим сторонам повод согласиться на американское дипломатическое посредничество. Таким образом, имел также место военный контакт, который они согласились осуществить. И это некоторое время было причиной больших внутренних дебатов в США. Но развитие событий тогда привело в последующие годы к двум главным соглашениям с Египтом, соглашению о разъединении в Сирии и в конечном счете к мирному соглашению, которое по-прежнему является элементом стабильности для всего Ближнего Востока.
Нет. За неделю до этого я был утвержден в качестве государственного секретаря. В мои первые выходные я отправился в Государственный департамент, чтобы посмотреть, что выдала система разведки Государственного департамента. Они сказали мне о том, что имела место концентрация арабов на Сирийском фронте и некоторое движение в районе Суэцкого канала. Поэтому я запросил все ведомства – Пентагон и ЦРУ – поделиться своей информацией. Они все согласились, что это были маневры и что они не свидетельствуют о неизбежных военных действиях. Я попросил их докладывать каждые двое суток, и не прошло и первых суток до нападения, как эти люди начали нервничать по поводу того, что это могла бы быть прелюдия к нападению и не просто какая-то демонстрация.
Ну, каждый раз, когда мы запрашивали одно из американских ведомств, мы также информировали израильтян. И израильская, и американская разведка работали вместе так тесно, что мы получали по существу одинаковые разведывательные сводки, – что те шаги были не подготовкой к войне, а своего рода военными учениями. В предыдущие годы у нас был такой опыт с арабскими передвижениями войск, которые оказались всего лишь блефом, так что это, должно быть, повлияло на логику мышления всех аналитиков разведки, которые делали свои отчеты.
Ну, они, возможно, рассматривали во внутреннем порядке, но не запрашивали нас об упреждающих мерах. Наша точка зрения состояла бы, если бы они спросили нас, в том, чтобы предостеречь их от упреждающих акций.
Поскольку мы не хотели, чтобы они считались агрессором в ближневосточной войне. Переживая в нашей стране свой собственный опыт Вьетнама, мы считали очень важным обращать внимание на внутреннюю ситуацию. Но это никогда не представляло собой фактическую проблему. Израильтяне никогда не спрашивали нас, будем ли мы возражать против превентивной войны, или никогда не говорили нам о том, что они намеревались совершить превентивный удар. Это был праздник Йом Кипур, Судный день искупления грехов, когда большинство израильтян, которые были не заняты чрезвычайными мерами безопасности, находились в синагогах. Мы никогда не получали даже намека на просьбу совершить упреждающий удар. Срок был очень коротким.
Война началась утром субботы по американскому времени. Это было не ранее пятницы днем, когда началось какое-либо рассмотрение, в результате которого могло бы на самом деле случиться нападение.
И начиная с утра субботы, мы вошли в контакт со всеми вовлеченными странами. Во время нашего первого межправительственного обмена по этому вопросу оценка разведки все еще оставалось, такой, что это была война, начатая, вероятно, Израилем. Вначале совершенно не было ясно, что происходило.
Ну да, у нас была основная предпосылка, что мы ничего не сделаем из того, что израильтяне рассматривали бы как влияющее на их безопасность. Но мы были также полны решимости запустить дипломатический процесс, который бы преодолел в первую очередь арабский отказ говорить с Израилем напрямую и в котором как египтяне, так и сирийцы были бы готовы договориться не только о прекращении огня, но и о перегруппировке и разъединении сил.
Нет. Мы составили проект основы документа о прекращении огня, но, помните, это требовало нахождения в контакте с Белым домом большое количество раз на дню. Мы все время говорили израильтянам, что, если было предложение по прекращению огня, мы сделали бы все возможное для того, чтобы поддерживать его. Таким образом, мы знали общие условия. Возник какой-то довод, что мы должны были позволить им разрушить вторую армию Египта. Наше суждение заключалось в том, что это привело бы к прекращению продвижения к миру. И следует сравнить, как Египет и Израиль теперь относятся друг к другу и что было бы, если бы какой-то радикальный режим появился в Каире.