— Ага, чтобы оставить там сотню марок — на Родине починим, но до неё ещё добраться надо, до Родины-то.
И в этот момент рядом с нами притормозила патрульная машина, из которой вышел бравый немецкий коп с полосатым жезлом.
— Гутен таг, — сказал он нам обоим, — вас ист пасьерт?
— Да ничего страшного, господин полицейский, — ответил я на английском, — просто колесо спустило.
По-моему, он слабо что-то понял из моего ответа, но вида не показал, попросил документы, обошёл вокруг обеих наших машин, попросил зачем-то открыть багажники, после чего козырнул и пожелал счастливого пути.
— Ну вот видишь, — сказал я Любе, — они тут не злые. А ты боялась.
— А дальше, значит, злые будут? — осведомилась она.
— Доедем-увидим, — дипломатично пообещал я. — А сейчас погнали, солнце ещё высоко, успеем добежать до канадской границы… в смысле до пропускного пункта.
И мы таки успели это сделать — до города Гёрлица, самого восточного, как говорилось в моём путеводителе, германского города, добрались аккуратно к десяти часам вечера. Финальные два километра пришлось непосредственно через город ехать, по брусчатке. Очередь на пропускной пункт я издали увидел — полсотни машин, вполне терпимо.
— Ну как, — спросил я у Любы, — по старинной брусчатке ехалось?
— Экзотика сплошная, — улыбнулась она, — у нас такое разве что в Прибалтике увидишь.
— И ещё во Львове наверно, — добавил я. — Хотя, например, в нашем Энске тоже можно брусчатку найти, если захотеть.
— И где это, например?
— Гребешок знаешь?
— Была там пару раз — это с Похвалинки направо завернуть?
— Да. Так вот если проехать вдоль откоса почти до упора, там будет несколько метров дороги со старинными камнями вместо асфальта. Совсем недавно сам видел.
— Ах да, у вас же там где-то рядом дом будет строиться, — вспомнила она.
— На текущий момент уже никто и ничего не строит, — погрустнел я, — установка руководства изменилась.
— А как же ваша отработка на этом… на кирпичном заводе?
— Знаешь такую поговорку — «кому я должен, всем прощаю»? Вот и нам простили этот долг, нулевой вариант, сказали — возвращаемся к ситуации на январь 90 года, как будто вы никуда не приходили, а мы вам ничего не поручали.