— Я на все смотрю и как режиссер, и как обычный человек, — уклонился я от прямого ответа.
— Значит, все воспринимаете как материал для работы?
— Все, кроме вас, — не удержался я от очередного комплимента, на сей раз несколько туманного.
31
Прозвенел звонок, и мы пошли в зал.
Там играла до боли знакомая фортепианная мелодийка.
— Ну вот, «Фитиль» пропустили, — шепнул я Варе.
— А вам нравится? — шепнула она в ответ.
— Иногда бывает забавно.
— По-моему, очень редко.
Наконец мы нашли нужные места и сели. Началось кино.
На экране под странный цокот стали показывать березы, среди которых мелькал силуэт девушки. Неподалеку, разумеется, оказался и парень. Вернее, мужчина, в котором я сразу узнал артиста Шалевича. Девушка — теперь было видно, что это Доронина, — приближалась к нему…
Я поморщился.
— И здесь под Тарковского сработано, — неодобрительно сказал я Варе. Она коротко кивнула, не отводя глаз от экрана.
Это, вероятно, был сон-вспоминание героини Дорониной, которая проснулась и что-то сказала дочке, лежавшей в соседней кровати.
Дело, как сразу стало понятно, происходило в деревне.
Варя наклонилась ко мне:
— Опять про колхоз?
— Не думаю, — покачал я головой.
— Но вы же сами ничего не знаете про этот фильм.