Лаэр, развалившись на диване, крепко задумался над тем, насколько странными путями ведет его жизнь. Вот он всего несколько часов назад проклинал себя за свою жадность, которая вечно заставляла его попадать в самые неприятные ситуации, оказываться в переделках, выбираться из таких окраин, о которых другие даже и не слышали. А теперь, наоборот, в очередной раз хвалит себя за экономность, тонкий расчет, благодаря которому снова попал на что-то дельное, сулящее отличный заработок.

Все началось с той злосчастной баржи, которую он пригнал к мертвому полю по просьбе Слона.

И ведь действительно, как Слон тогда говорил, баржу было проще бросить — с имеющимися на тот момент на его счете средствами можно было просто плюнуть на нее и забыть. Но нет. Его семья уже давно жила в Израильском протекторате, как теперь назвали бывшую страну после глобальной войны. Однако не только прадед, дед или отец, даже он сам, Лаэр, даже его малолетний племянник знали, что их семья не может называться исконно местной — когда-то их предки прибыли сюда из далекой, холодной страны, расположенной очень далеко. В то время империя зла, как ее называли соседи, переживала не лучшие времена, равно как и ее граждане. И именно тогда глава семьи, прапрадед Лаэра, решил, что нужно искать лучшей судьбы в других местах, подальше от дома. Именно поэтому семья перебралась в тогда еще Израиль. По рассказам старших родственников, Лаэр знал, что этот переезд много стоил тогдашнему главе семьи — однако их фамилия, родственные связи, немалые деньги сыграли свою роль, и они смогли сбежать из некогда могущественной, а ныне агонизирующей, скатывающейся в черные пучины анархии, страны.

И казалось, все изменилось — какая-никакая работа для каждого из переехавших членов семьи, пусть небольшие, но все же средства, несоизмеримо большие по сравнению с теми, которые они могли бы достать на родине. Но все же семья бедствовала. Первой причиной этому стало то, что, вопреки ожиданиям, местные не приняли эмигрантов за своих. Их так и продолжали считать чужими. Причем такое отношение сохранилось и по сей день. Спустя несколько поколений, много лет Лаэр все равно прекрасно осознавал, что является здесь чужим. Если выпадал шанс заработать — он не доставался ему, если появлялись проблемы — казавшиеся хорошими друзьями коллеги резко отворачивались. Именно Лаэр всегда выгребал золу руками. Вот кажется — все хорошо, ты ладишь с коллегами, есть у тебя друзья, ты давно уже живешь здесь, как и твой отец, дед, прадед… Но все равно тебя не воспринимают своим. Чуть что, и сразу вспоминают, что ты — потомок эмигрантов, тебе выпадает тянуть лямку, а все возможности, будь то повышение, премия или любые другие блага, проходят мимо, достаются менее способному, опытному, но зато «своему», местному. Лаэр часто размышлял над этим фактом — как даже малознакомые люди понимают, что ты не являешься потомком тех, кто жил на этой земле столетиями? Как они это вычисляют? И сколько, в конце концов, здесь нужно прожить, чтобы, наконец, стать своим? Он помнил анекдот, который рассказывал уже покойный дед. Жаль, смысл этой шутки он смог понять только сейчас: «Еврей уехал в Израиль и вернулся. На вопрос удивленных друзей ответил — тут обзывают евреем, а там русским». И ведь все действительно так, как ни прискорбно это звучит. Лаэр, как и его отец, с детства был приучен к тому, что твое, даже по праву твое, на которое, казалось бы, никто не должен покуситься, нужно отстаивать. И возможно, это и выработало в нем чувство, которое сейчас все окружающие называли неимоверной жадностью. А что прикажете делать, если все вокруг получают помощь от правительства, а твоя семья вынуждена собирать целую кипу бумажек, чтобы доказать, что вам она тоже полагается? Как стать иным, если тебе нужно выбивать из начальства прибавку к зарплате, когда остальные уже ее получили, причем затратив на это гораздо меньше сил, чем ты? Нельзя стать щедрым среди людей, которые считают тебя чужим, даже более того, «кинуть» тебя, обмануть — для них является нормой, даже подвигом.

Чего говорить о жизни здесь, если даже в игре, во «Вселенной онлайн», его не приняли в израильский клан?

Сложно быть одиночкой в реальной жизни, но в игре, где можно заработать, одиночкой быть еще сложнее. Но ему, наконец, повезло — он смог прибиться к удачливому игроку, который, в свою очередь, умудрился занять немаленькую должность в крупном и богатом клане. Уже корпорации.

Жадность же Лаэра подводила его уже не раз. В самом начале игры, когда он банально жмотился на покупку нормального оружия, корабля, экипировки и постоянно из-за этого страдал. В дальнейшем, когда он рисковал уже имеющимся ради небольшой прибыли. И, наконец, жадность привела его к тому положению, когда на кону было все, малейшее неверное движение — и он может лишиться имеющегося, будущего заработка, своего положения и, возможно, шанса продолжить игру в дальнейшем.

А как еще может быть у человека, который, пусть и в игре, но ведет жизнь двойного агента. Работая на одних, он сливал информацию другим. При этом сам прекрасно понимая, что когда-нибудь, пусть и не завтра, не послезавтра и даже не через месяц или год, но обязательно все его проделки всплывут. Что с ним тогда будет?

И именно осознание этого возможного будущего, бедственного положения заставляли его не глушить приступы собственной жадности, а, наоборот, идти у нее на поводу. Даже в мелочах, как тогда, с баржой.

Ведь когда-то наступит тот самый день, когда он вновь останется один. И что тогда делать? Нужно быть готовым к этому дню. Нет, не нужно выбирать сторону, нужно продолжать зарабатывать, выполняя задания всех сторон, любого, кто предложит нормальную оплату. А когда поймают…Что ж, он надеялся, что к тому моменту накопит достаточно, чтобы просто фыркнуть, пожать плечами и уйти.

— Еще один тест.

Лаэр очнулся от своих мыслей и поднял глаза на тага в белом халате, стоявшего рядом с диваном, на котором разместился Лаэр. Тот стоял напротив и протягивал планшет, всем своим видом демонстрируя, что Лаэр должен принять его и выполнить все, что от него требуется.

У самого Лаэра чаша терпения уже давно переполнилась. Еще на прошлом тесте он начал возмущаться. А уж теперь и подавно — его возмущению не было предела.