После неудачной попытки заговорщиков генерала Корнилова — столь роковой по своим последствиям для всей страны — свергнуть Временное правительство, социальные группы, поддерживающие «диктатора», решили не оказывать правительству никакой помощи в случае его столкновения с большевиками. Их стратегический план состоял в том, чтобы никоим образом не препятствовать успеху вооруженного большевистского восстания, а затем, после падения столь ненавистного им Временного правительства, быстро подавить большевистскую «смуту». Таким образом должны были быть реализованы, наконец, цели, поставленные перед корниловским мятежом.

Военные и гражданские стратеги, составившие этот план, были глубоко убеждены, что торжество большевиков не будет сопряжено с серьезной опасностью и что в течение трех-четырех недель «здоровые элементы» русского народа расправятся с мятежной массой и установят «сильное правительство» в России. Увы, успешно осуществив первую, так называемую пассивную часть этого плана, «свергнув» Временное правительство руками большевиков, «патриоты» оказались совершенно не в состоянии выполнить вторую, активистскую часть своей программы. Победить большевиков не удалось не только за три недели, но и за десять лет!

24 октября стало совершенно ясно, что восстание неизбежно, что оно уже началось. Около одиннадцати часов утра я предстал перед Советом Республики и просил у председателя Н.Д.Авксентьева разрешения сделать срочное заявление. Взяв слово, я сообщил совету, что располагаю неопровержимыми доказательствами организации Лениным и его помощниками восстания против Временного правительства. Я заявил, что Временное правительство принимает все возможные меры для подавления восстания и что правительство будет бороться до конца против изменников Родины и Революции. Я заявил, что правительство, не колеблясь, прибегнет к силе, но для успеха требовалось немедленное сотрудничество всех партий и групп, а также всего народа. Я потребовал от Совета Республики полного доверия и сотрудничества. Об атмосфере собрания и настроении собравшихся свидетельствовали овации, встреченные моим заявлением, члены подчеркивали свое одобрение и выражали свою солидарность с Временным правительством в его борьбе с врагами народа, вставая со своих мест. В эти минуты всенародного возмущения лишь горстка вождей, представлявших два крайних политических фланга, не могла подавить в себе своей лютой ненависти к правительству февральской революции. Они остались на своих местах, когда все остальные встали как один человек.

Убежденный, что представители нации полностью осознают серьезность положения и свою ответственность, я вернулся, не дожидаясь фактического голосования, в свой кабинет для возобновления важных незавершенных дел, уверенный, что в течение часа или двух я буду проинформирован о решениях и активных приготовлениях Совета Республики в поддержку правительства.

Ничего подобного не произошло. Совет, раздираемый внутренними раздорами и непримиримыми разногласиями, не мог прийти к решению до поздней ночи. Вместо того чтобы организовать все свои силы для тяжелой борьбы с предателями, вожди всех антибольшевистских и демократических партий потратили весь день и вечер на бесполезные ссоры и споры.

А тем временем большевики, уже закрепившиеся в Смольном институте, готовясь к последнему удару, громко провозглашали, что все утверждения о «каком-то большевистском восстании» — чистая выдумка «контрреволюционеров» и «врага народа Керенского». Этим маневром, хорошо зная психологию своих противников, большевики успешно добивались своих целей.

Я никогда не забуду следующую поистине историческую сцену.

Мой кабинет, полночь, 24 октября. Временное правительство только что собралось и прервалось на короткий перерыв. Бурный разговор между мной и делегацией социалистических групп Совета Республики об окончательном принятии левым большинством Совета резолюции, которую я требовал утром. Эта резолюция в том виде, в каком она была принята, была теперь никому не нужна, поскольку была бесконечно длинной и запутанной, мало что значившей для простых смертных. Если по существу своему оно и не выражало прямо недоверия к правительству, то оно проводило явную черту между левым большинством совета и правительством и его борьбой.

В ярости я сообщил делегации, что после такой резолюции правительство завтра же уйдет в отставку и что авторы резолюции и все голосовавшие за нее должны взять на себя всю ответственность за происходящее, хотя, по-видимому, они мало представляли себе ситуации.

Ответ на мою вспышку дал спокойно и аналитически Дан, в то время не только лидер меньшевиков, но и член президиума ЦИК Советов. Я, конечно, не могу дословно повторить исторический ответ Дана, но ручаюсь за содержание. Прежде всего Дан сказал мне, что делегация была информирована более правильно, чем я, и что я преувеличиваю события из-за дезинформации моего «реакционного штаба». Затем он добавил, что резолюция Совета Республики, как ни неприятна для «правительственного самоуважения», чрезвычайно полезна и желательна по своему психологическому воздействию на массы, что это «действие» уже заметно и что влияние большевистской пропаганды теперь должно «быстро угаснуть». С другой стороны, продолжал Дан, сами большевики в своих переговорах с лидерами большинства в Советах выражали готовность «подчиниться воле Советов» и были готовы, начиная с завтрашнего дня, предпринять все меры. остановить восстание, «начавшееся против их воли и без их санкции». В заключение Дан, утверждая, что большевики «завтра» (всегда завтра!) расформируют свой военный штаб, заявил, что все меры, предпринятые мною для подавления восстания, мотивированы стремлением спровоцировать «возмущение масс» и что мое «вмешательство» привело лишь к тому, чтобы «воспрепятствовать успешным переговорам большинства Советов с большевиками о ликвидации восстания». В тот самый момент, когда Дан сообщал мне эту замечательную информацию, вооруженные отряды «Красной гвардии» уже занимали одно правительственное здание за другим. Почти сразу после отъезда Дана и его товарищей из Зимнего дворца А.В.Карташев, министр исповеданий, был арестован на Миллионной улице, возвращаясь домой с заседания Временного правительства, и доставлен в Смольный, куда Дан уехал для переговоров. с большевиками.

Надо признать, что большевики действовали с большой энергией и не меньшим мастерством.

В то время как восстание было в самом разгаре и красные отряды действовали по всему городу, некоторые большевистские лидеры, специально назначенные для этой задачи, небезуспешно пытались заставить представителей «советской демократии» закрыть глаза на то, что на самом деле имело место. Всю ночь эти акробаты провели в бесконечных спорах о разночтениях в формулировках, которые как предполагалось должны были стать условиями заключения мира и ликвидации восстания. Благодаря этому методу «переговоров» большевики выиграли много драгоценного времени. Боевые силы эсеров и меньшевиков не были вовремя мобилизованы.

Едва я закончил разговор с Даном и его товарищами, в комнату вошла делегация стоявших тогда в Петрограде казачьих полков, состоявшая, если я правильно помню, из двух-трех офицеров и такого же числа казаков. Делегация сообщила мне, во-первых, что они хотят знать, какими силами я располагаю для подавления мятежа. Они заявили тогда, что казачьи полки будут защищать правительство, но только при условии моего заверения, что на этот раз кровь казаков не прольется напрасно, как это было в июле, когда я, как предполагалось, не принял достаточно энергичных мер против мятежников. Наконец делегаты настояли, что будут сражаться только по моему личному приказу.

В ответ я прежде всего указал, что подобные заявления совершенно недопустимы со стороны людей воинского долга, особенно когда народу грозит великая опасность, и что каждый из нас обязан исполнить свой долг до конца! Затем я добавил:

— Вы прекрасно знаете, что во время восстания большевиков с 3 по 6 июля я находился на фронте, где тогда начиналось наступление. Вы знаете, что, покинув фронт, я прибыл в Петроград 6 июля и немедленно приказал арестовать всех большевистских вождей. Вы также знаете, что я немедленно уволил генерала Половцова с поста главнокомандующего войсками Петроградского военного округа из-за его нерешительности во время восстания.

По итогам этого разговора казаки категорически заявили, что все их полки в Петрограде исполнят свой долг. Я вслед за этим подписал казакам особый приказ, предписывающий им отдать себя в распоряжение окружного военного штаба и выполнять все его указания. В этот момент, в час ночи на 24 октября, у меня не было ни малейшего сомнения в том, что эти три полка донских казаков не нарушат своей присяги, и я немедленно отправил адъютанта в штаб с информацией, что казакам можно доверять. по факту полностью.

Как и утреннее заседание Совета Республики, разговор оказался грубой ошибкой. Я не знал, что пока я беседовал с полковыми делегатами, Совет казачьих войск, заседавший всю ночь, провозгласил нейтралитет казаков в борьбе Временного правительства против большевистского восстания.

После бесед с Даном и с казаками я вернулся на заседание Временного правительства. Можно себе представить напряжение, царившее на заседании, особенно после поступления сведений о захвате Красной Гвардией центральной телефонной станции, главпочтамта и других правительственных зданий. Никто из нас, однако, ни на минуту не подумал о возможности каких-либо переговоров или соглашений с изменниками в Смольном. Насколько я помню, правительство закончило свое заседание в 2 часа ночи, и министры разошлись по домам. На некоторое время задержался М.И.Терещенко, а после его отъезда я остался работать вдвоем с А.И.Коноваловым, моим заместителем и министром торговли и промышленности.

Между тем восстание в городе развивалось с огромной скоростью. Вооруженные отряды большевиков приближались к Зимнему дворцу и штабу военного округа. Несколько солдат Павловского гвардейского полка устроили настоящую засаду в своей казарме в конце Миллионной улицы, у Марсова поля, арестовав всех «подозрительных» лиц, идущих со стороны дворца. Дворец охраняли только курсанты и небольшой отряд броневиков. Сразу же по окончании заседания кабинета передо мной предстали начальник гарнизона и его начальник штаба. Они предложили организовать экспедицию всех верных правительству сил, включая казаков, для захвата Смольного института, где разместили свой штаб большевики. Во время этого разговора я с нарастающим интересом следил за двусмысленным поведением полковника Г.П.Полковникова, все более и более поражаясь вопиющему противоречию между его чересчур оптимистичными и обнадеживающими отчетами и печальной реальностью ситуации, какой я ее уже знал. Стало более чем очевидно, что все его донесения за последние десять-двенадцать дней о настрое войск и о готовности собственного штаба к решительной борьбе с большевиками не имели под собой никаких оснований.