— А что они делают?

— Не бери в голову, просто попробуй.

Я отказался и меня подняли на смех.

Перед выступлением в «Marquee» Стю выкурил особенно большой косяк. Мы отыграли первый номер, и Стю вдруг обнаружил, что не подключил бас к усилителю. Когда он наконец услышал себя, то так обрадовался, что стал прыгать по сцене, совершенно забыв о низких потолках. Один слишком высокий прыжок, и Стю без сознания лежит на полу. Бэнд продолжает играть. В конце концов он пришел в себя и смог играть в горизонтальной, зато статичной, позиции. Должен отметить, что Гэри был не слишком доволен. После концерта в гримёрке произошла ссора, ставшая началом конца пребывания в группе Уинса и Стю. Рикки Фарр, брат Гэри, взял бразды правления группой, хотя официально не являлся менеджером. Тони Секунда официально был нашим менеджером, после того, как Джорджио Гомельски сосредоточился на The Yardbirds. Но все–таки наше агентство регулярно отправляло нас в турне.

Это произошло в четверг, 18 ноября 1965–го года. Мне уже исполнился двадцать один год. В то время были очень популярны сборные турне. Расходы минимизировались за счёт общего оборудования и одного автобуса. Главными звёздами «Марки–шоу» были Manfred Mann и The Yardbirds (с Джеффом Беком на гитаре). На разогреве выступали Пол и Брайан Райаны, а также сатирическое поп–трио The Scaffold с братом Пола МакКартни Майком. Goldie and the Gingerbreads иногда замещали Инес и Чарли Фоксов. Мне стыдно признаться, но я любил Goldie and the Gingerbreads. У них был хит под названием “Can"t You Hear My Heartbeat?” («Разве ты не слышишь, как бьется моё сердце?»), а Марго очень посредственно играла на басовых педалях Хаммонд–органа. Наконец, список замыкали The Mark Leeman 5, чей барабанщик Брайан Дэйвисон волею судьбы в будущем присоединится к моей группе The Nice.

Вот как вспоминает Брайан тот тур:

Manfred Mann закрывали шоу, потому что у них было больше хитов. «Doo Wah Diddy Diddy» был одним из них. «There she goes just a–walking down the street, singing…» (Вот она идет по улице, напевая…) и «Shaking her ass with her knickers round her feet, singing…» (Аппетитно покачивая туго обтянутой трусиками попкой, напевая…). Наблюдая за их выступлением из зала, я никак не мог понять, почему тот же инструмент звучал громче, когда Манфред играл на нем. Добрый роуди рассказал, что видел, как Манфред убавлял громкость усилителя Leslie перед выходом T–Bones. Перед последним концертом тура я врубил его на полную мощность, и мы затмили всех. Манфред Мэнн больше со мной не разговаривал.

Джефф Бек был неотразим. Без всяких примочек типа фузза он создавал необычные звуки на своей гитаре. Он явно разочаровался в поп–ориентированных Yardbirds. Я симпатизировал Джеффу, тем более, что T–Bones двигались в том же направлении.

Нужно было серьезно подумать над тем, как зарабатывать больше двадцати фунтов в неделю, которые платила нам контора. Гэри и его брат Рикки стали искать замену Уинсу и Стю. Я был в группе меньше года, и мне казалось, что всё разваливается. Газета The Argus написала 14 января 1966 года:

Они немного перепутали: один из парней был не из Лондона, а с севера — джорди[9]. Он стал моим многолетним другом, Ли Джексон.

Мы с Брайаном Уокли наблюдали за переменами, инициатором которых был Рикки Фарр, смутно понимая, что к чему. Вопреки нашим музыкальным взглядам и причине, по которой я присоединился к группе, мы постепенно отходили от блюза и джаза. Когда появился гитарист Сирано — копия Пита Таунсенда, выводивший громкость усилителя за 11 децибел, это предвещало конец света. И хотя Гэри и Рикки убеждали меня, что перемены только к лучшему, я сомневался всё сильнее, когда мне пришлось обучать Сирано аранжировкам. Ли быстро схватывал и методично занимался. Он уже поиграл с Джоном Мейоллом и Алексисом Корнером, а Сирано даже не знал, что означает Am7. Мне жутко надоело каждый раз объяснять структуру аккордов. Гэри с Рикки были твёрдо уверены в своём выборе. Я продолжал работать, и постепенно новые T–Bones набрали форму и могли выступать. Но Брайан Уокли решил уйти из группы и вернуться в оркестр, игравший на лайнерах в морских круизах.

Обновленная команда переехала в дом на Лэдброк Гроув[10]. Последний этаж в доме 4 по улице Кембридж Гарденс состоял из двух скромных комнат, совмещенного санузла и маленького кабинетика. В каждой комнате стояла маленькая плита, раковина и кровать. Под кроватью подразумевался матрас, брошенный на пол. Я недолго занимал кабинет, а Гэри с Ли жили в большой комнате. Совместная жизнь, по нашему предположению, должна была положительно сказаться на творчестве. Вдохновения Гэри придавал роман с домовладелицей, который по моему разумению мог принести нам пользу, если бы вдруг мы не смогли оплачивать ренту. Но это была скоротечная связь, после чего она деликатно его отшила: «Найди себе ровесницу». По–настоящему из нас так никто не повзрослел. В доме номер четыре на Кембридж Гарденс прошло наше второе детство.

У Гэри было духовое ружье. Ему захотелось увеличить его скорострельность, и он вставил капсулу твёрдого топлива в магазин ружья. После чего аккуратно щелкнул затвором, чтобы ничего не нарушить. Топливо увеличило мощность ружья на сто процентов. Мы это проверили опытным путем. Без топлива пули оставляли в металлическом ведре только вмятину. С топливом ведро было прошито насквозь. Я опробовал убийственную комбинацию на голубе, сидевшем на трубе соседнего дома. Тушка голубя буквально взорвалась: перья разлетелись в разные стороны, а всё остальное свалилось в трубу в чей–то камин. Жалобы последовали сразу. Жители дома были возмущены стрельбой из неизвестного местоположения. Полиция начала патрулировать по улице, так что нам пришлось припрятать ружье.

Но, отложив в сторону игры и прочее веселье, мы вынуждены были искать барабанщика. Мы прослушивали кандидатов в клубе «Marquee», откликнувшихся на наше объявление в газете Melody Maker. Гэри заботливо предоставил возможность мне самому решать, кого брать в группу. Но после целого дня прослушивания, ни одного достойного кандидата не оказалось. Звонка от барабанщика группы под названием The Bow Street Runners[11] было чересчур. Его имя Алан Тёрнер.

Барабанщиков всегда сложно фотографировать из зала, особенно если они миниатюрные от природы. Алан был маленького роста, но очень крепким парнем, и самое важное, он стал нашим спасителем. Он играл средненький шаффл, подходивший для всего. Я полностью и целиком утвердил его кандидатуру. Теперь мы снова были полноценной группой. Забронировав самое престижное время в «Марки» — субботний вечер, 9 апреля 1966 года мы выступили с группой The Sands на разогреве. Дэвид Боуи и The Buzz играли на следующий день, но в воскресенье никто не ходит по клубам, и аудитория была очень скромной.

В нашей берлоге происходило всё больше разных движений. Поток прелестных девушек в комнату Ли туда и обратно, скрипы, вздохи, сотрясавшие фундамент дома, сигнализировали либо о крайнем наслаждении, либо о нестерпимой боли.

На вечеринках всегда находились незваные гости. Ящики пива и портвейна на кухне, занятые ванны, люди на лестничных площадках. Разошедшийся Лонг Джон Болдри заставил дом ходить ходуном, пластинки гремели во всю мощь. И тут я увидел черно–белое платье с соблазнительным декольте, длинные медные волосы, спадающие на узкие плечи. Она улыбнулась МНЕ, и стала подниматься вверх по лестнице.

Схватив на кухне пиво и стараясь не ввязаться в разговор, я продолжал искать её глазами, заодно пытаясь придумать дурацкий повод оказаться рядом на лестнице в надежде привлечь её внимание. Что я тогда сказал? «Мы не можем встречаться прямо здесь». Ооо, нет, только не это!