Эта трагедия, естественно, оказала огромное влияние на политику Карфагена. Один из военачальников, Гасдрубал, был приговорен к смерти и казнен. Против людей, находившихся у власти, ополчился весь город, и старейшинам пришлось вернуть из ссылки Гиско, сына Великого. Это событие отражено не только в хронике Диодора, но и в труде Полиэна «Стратегемата» («Военные хитрости»). Последний сообщает нам, что у Гиско был брат по имени Гамилькар, который, одержав несколько блестящих побед, был приговорен к смерти по подозрению в намерении установить тиранию. Вероятно, это был Ганнон Великий, и Полнен не только перепутал имена, но и родственные отношения, которые связывали его с Гиско. Этот раздел «Стратегематы» (Y, II), на который мы уже несколько раз ссылались, интересен еще и тем, что в нем приводятся описания пунического «триумфа» – единственного из дошедших до нас. Эта церемония, вне всякого сомнения, была заимствована у египтян – карфагенский царь ступал по распростертым телам пленных врагов, точно так же, как это делал фараон. Текст Полнена дает нам представление о том, как силен был гнев народа против аристократического режима.
Аристократы, которые свергли Ганнона Великого и выступали теперь против Гиско, были объявлены врагами народа. У Гиско хватило ума даровать им помилование. Впрочем, перед этим они подверглись публичному унижению – их лишили чести. Нет сомнений, что сам он получил всю полноту военной и государственной власти. Одновременно было решено реорганизовать армию. Карфагеняне еще не успели оправиться от шока, вызванного гибелью «Священного батальона», поэтому было решено, что горожане больше не будут участвовать в войнах за морями, за исключением, естественно, офицеров. Это решение сильно увеличило популярность Гиско и усилило его власть, ибо наемникам легче было подчиняться приказам командиров, которых они хорошо знали, чем распоряжениям гражданских властей.
Царь не сделал попытки получить выгоду из сложившейся ситуации и отомстить сицилийцам за разгром карфагенской армии. Впрочем, он отплыл с флотом из 70 судов и войском, включавшим в себя большое число греческих наемников, в Лилибей. Надо сказать, что греческие наемники до этого никогда не воевали в составе карфагенских войск. Однако эта армия явилась на Сицилию вовсе не для военных действий. Удивительно, но Тимолеон не стал удерживать за собой прекрасный город Энтеллу или спасать Селин. Он понимал, что эллинизм на Сицилии сможет устоять только в том случае, если все его силы будут сосредоточены в одном месте. Поэтому он без боя отдал всю западную часть острова до Галикуса и Химеры карфагенянам – с одним-единственным условием, что любой местный грек, который захочет переселиться в восточную часть Сицилии, сможет сделать это безо всяких помех. Тимолеон задумал объединить весь этот регион в федерацию городов под властью умеренного олигархического режима, который, по сути, мало чем отличался от карфагенского.
Гсел высказал предположение, что карфагеняне были рады заключить это соглашение, поскольку хотели избавиться от Гиско, но нет никаких свидетельств того, что после подписания мира он лишился власти. Цари Карфагена, правившие в конце IV века до н. э., вероятнее всего, принадлежали к его семье. С 339 по 309 год до н. э., по-видимому, не было больше осуждено ни одного генерала, хотя борьба различных партий не прекращалась, и у потомков Ганнона Великого среди аристократии было много врагов. Вероятно, Гамилькар и, несомненно, Бомилькар не были удовлетворены чисто конституционной властью, и вполне возможно, что они оба подумывали о перевороте, который дал бы им абсолютную власть. Однако в течение этого периода, по-видимому, соблюдался тот баланс сил между тремя ветвями власти, который Аристотель назвал основой и главным достижением пунической конституции.
Создание нового мирового порядка
Договор, подписанный с Тимолеоном, способствовал значительному улучшению экономической и культурной жизни в Карфагене. В течение двадцати пяти лет мира, который последовал за этим, уровень жизни карфагенян вырос, развивались отношения с другими странами и росло производство предметов роскоши. Об этом прогрессе свидетельствуют гробницы в Ард-эль-Морали и Ард-эль-Хераибе, а также самые древние погребальные камеры Сент-Моники. Все они принадлежат к этому периоду.
Предметы роскоши ввозились из Италии – среди них было и краснофигурное «блюдо Генуцилии», созданное в мастерской Кере. Это – один из самых красивых образцов керамики подобного типа, дошедший до нас. Блюдо украшено женской головкой. Отсюда же в изобилии поступали и расписанные блюдца, а были еще и чашки, миски и блюда из черной обожженной докампанской керамики, которые украшали пальметтами и гравированным орнаментом. И наконец, из Аттики поступали плоские, круглые лампы с одним фитилем. Развивалась бронзовая индустрия; сплавы более высокого качества позволяли создавать предметы роскоши, к которым относились вазы и бритвы. А также кувшины, воспроизводившие этрусские образцы V века до н. э. с характерным для них верхом в виде трилистника и вытянутым носиком. Они были короткогорлыми, а тело имело форму усеченной шишки; ручку украшала пальметта в форме якоря. Бритвы в виде топорика, заканчивавшиеся шеей и головой птицы, приобрели более утонченную форму и отличались тщательной выделкой. Лезвие стало острее, а шея птицы – длиннее; при этом она изгибалась в форме полумесяца. Эти бритвы стали украшать гравированным рисунком – эта техника, по-видимому, пришла из Этрурии. И хотя первые изображения были довольно примитивны, мы можем различить цветок лотоса, рыбу, лодки и т. д…
Терракотовые статуэтки ввозились с Сицилии; среди них находим небольшие гротескные фигурки музыкантов, играющих на флейте, Европу и быка, Гермеса, несущего барана, и др. Надо сказать, что Сицилия тоже воспользовалась миром, заключенным Тимолеоном, и восстановила разрушенные города и вновь открыла свои керамические мастерские. Война помешала сицилийцам воспринять новые веяния, появившиеся в Греции, и работа в этих мастерских велась по старинке; гончары использовали старые образцы, не меняя их. Это возрождение поэтому характеризуется сохранением классицизма, и статуэтки второй половины IV века до н. э. по-прежнему имеют колоннообразные тела, которые закутаны в тяжелые складки одежд, а лица у них – суровые.
На пуническую керамику оказала сильное влияние керамика ионической Сицилии. Гончары Карфагена создавали пузатые кувшины с высоким горлышком, которые украшали полосами темно-красного или пурпурного цвета по кремовому фону. Примерно в то же самое время они начали изготавливать небольшие сферические флакончики для мазей с низким горлышком и без ручек.
Именно в это время появились первые пунические изделия, которые можно уже с полным правом назвать произведениями искусства. Это саркофаги аристократов, которые обнаружил Пьер Делатр в погребальных камерах Сент-Моники. Нам известны лишь десять таких саркофагов. Они были высечены из сицилийского мрамора и появились, вероятно, в промежуток между заключением мира с Тимолеоном и завоеванием Сицилии римлянами (339–260 до н. э.). По своей форме они делятся на две группы: саркофаги в форме храма и саркофаги со статуями. Более того, в обеих группах имеются образцы более позднего сурового стиля, характерного для тимолеонского возрождения; на другие же повлияло искусство эпохи эллинизма – они, должно быть, появились в последние годы IV и первые декады III века до н. э.
Саркофаги в форме храма в точности воспроизводят греческий наос с его острой крышей, которая представляла собой крышку гробницы. Карфагенцы отказались от угловых колонн и капителей, украшавших их сицилийские прототипы. Однако лепнина у основания и на карнизе сохранилась; декорации имеют яйцеобразную форму и форму дротика. Их раскрашивали в яркие цвета – в основном алые и голубые; того же цвета были орнамент на парапете и скосы основания. Прототипы подобных саркофагов появились на Сицилии еще в VI веке до н. э. и изготавливались в Геле даже в 340 году до н. э.
Саркофаги второго типа имели плоскую крышу, а голова статуи лежала на подушке. Большая часть этих статуй изображает старых, бородатых мужчин с непокрытой головой с короткими вьющимися волосами или с шапочкой, плотно облегающей череп, которую удерживает на этом месте тюрбан. Тяжелые, похожие на колонны тела облачены в туники с короткими рукавами, доходившие до лодыжек. Левое плечо украшает бахромчатый «эполет». На ногах у фигур – плетеные сандалии или закрытые туфли. Под тяжелым материалом туники можно разглядеть лишь правую ногу, слегка выдвинутую вперед. Открытая ладонь правой руки поднята на уровень плеча в приветственном, благословляющем или молитвенном жесте. Этот жест часто встречается на пунических изображениях людей и богов[28]. Старик прижимает левую руку к груди или держит в ней чашу или коробочку. Черты его лица правильные и спокойные, но совершенно безжизненные. Такую же статичность и идеализацию находим и на «тимолеанских» скульптурах Сицилии (339–310 до н. э.).
В одной из погребальных камер Сент-Моники рядом с саркофагом мужчины был обнаружен саркофаг с женской фигурой. Эта женщина молода и, подобно протомам V века до н. э., укутана в покрывало, из-под которого на лбу выглядывают кудри, спускающиеся и на плечи. В ушах женщины видны сережки в виде перевернутых шишек, с которых свешивается бусинка. Верхняя часть тела облачена в пеплос, украшенный по вороту полосами и двумя застежками в виде лап. Но самой удивительной чертой этой фигуры является изображение огромной хищной птицы, на которой она лежит. Голова птицы окружает голову женщины, как капюшон, а сложенные крылья закрывают ее бедра и ноги. В Финиссуте, в районе Кап-Бона, в гробнице I века до н. э. были обнаружены терракотовые статуи, которые изображают богиню с львиной головой и ногами, точно также укутанными «юбкой» из крыльев. Все они, вероятно, представляют собой богиню Танит.
Статуя из Сент-Моники держит в одной руке голубку, опущенную вниз головой, а в другой – колосья пшеницы. Архаические головные уборы этой Танит и правильные, застывшие черты ее лица свидетельствуют о том, что она принадлежит к позднему суровому стилю, который господствовал в Карфагене до появления первых эллинистических влияний около 305 года. Эта дата подтверждается и серьгами, ибо они идентичны тем, что изображены на пластинках Генуцилии, расписанных в Кере «царственным художником»[29].
За пределами Карфагена известен лишь один саркофаг подобного типа. Он был обнаружен в Тарквинии и, вне всякого сомнения, является этрусской копией африканского саркофага. Здесь мы снова встречаемся со свидетельством тесных связей, которые существовали между этими двумя цивилизациями. Эти саркофаги не имеют ничего общего с финикийскими «антропоидными» саркофагами, которые находят от Сидона до Солунта и Кадиса, что бы там ни говорили не согласные с этим ученые. Эти гробницы являются копией египетских гробов для мумий, которые повторяют контуры тела. Карфагенские образцы, с другой стороны, сочетают (что совершенно нелогично) изображение храма со статуей человека, лежащей на крышке саркофага. В IV веке до н. э. этруски, жившие в Кере, Вулчи и Квизи, часто изображали умерших так, как будто они спят на кушетке, которая покоится на высоком основании и имеет по углам фронтоны. Именно они, вероятно, и подсказали карфагенянам идею соединить храмы-саркофаги сицилийцев с саркофагами-кушетками тирренцев.
Ряд экспертов, среди которых был и Каркопино, считали, что саркофаги Сент-Моники были созданы греками, жившими в Карфагене, по причине того, что карфагеняне не умели работать с мрамором, тогда как мельчайшие детали лежащих на них статуй выполнены с большим мастерством, которое сильно отличается от небрежной работы пунических ремесленников. На лицах статуй мы не находим привычных восточных черт, вроде крючковатых носов, огромных миндалевидных глаз и мясистых губ, которые из поколения в поколение изображали финикийцы, ибо они были очень характерны для этого народа. Мы видим также прямое стилистическое сходство карфагенских саркофагов с современными им сицилийскими гробницами эпохи Тимолеона. Поэтому, скорее всего, пунические саркофаги были созданы сицилийскими умельцами, которые, однако, работали под пристальным наблюдением карфагенян, ибо такую гибридную композицию, столь непохожую на эллинистическую, могли придумать только они.
Каркопино высказал предположение, что эти саркофаги были заказаны эллинизированными жителями Карфагена, которые исповедовали культ «спасения» и, в особенности, культ Деметры. Впрочем, ему так и не удалось найти на них ни одной эмблемы Деметры или Диониса, а ведь в гробницах людей, посвященных в этот культ, они, несомненно, должны были быть. Зато обнаруженные в них символы Танит говорят о том, что погребенные в этих гробницах люди остались верны религии отцов. Если не принимать во внимание очень редкие особые случаи – например, жертвы Молоху, – то религия добаркидского периода не признавала посмертного поклонения героям. Поэтому мы не считаем, что эти статуи представляют собой изображения обожествленных героев. Наоборот, среди финикийцев, как и среди египтян, была популярна идея о том, что умерший человек попадает под защиту богов, которые возрождают его и позволяют жить в гробнице. Эту роль, несомненно, играла в Сент-Монике и богиня Танит. Самым вероятным объяснением, очевидно, является то, что на саркофагах изображены портреты умерших, как и на этрусских могилах. Этот тип очень близок к тому, что изображался на бесчисленных статуях и стелах, которые сооружались на могилах. В «эполетах», украшающих плечи статуи в Сент-Монике, очень хочется видеть знаки отличия какого-нибудь чиновника высокого ранга или магистрата. Более того, эпитафии говорят нам о том, что все это кладбище было предназначено для погребения очень важных лиц. Следует, однако, признать, что нет никаких доказательств того, что это толкование ближе к истине, чем толкование тех ученых, которые говорили, что все это – мрачные фигуры богов, оберегающих сон умерших.
Конец пунической монархии
Мир, который последовал после войны с Тимолеоном, продержался примерно до 325 года до н. э. Именно в это время моряк из Массалии (совр. Марсель), Пифей, получил разрешение пройти через Гибралтар и обследовать западные и северные берега Европы. Как мы уже говорили, отношения между Карфагеном и Марселем улучшились, благодаря вмешательству Кере за сорок лет до этого. Подобное ослабление запрета, налагавшегося обычно на иностранных моряков, было бы необъяснимым, если придерживаться современных взглядов на торговлю Карфагена (к которым давно уже присоединился автор этой книги), а именно что карфагеняне имели монополию на торговлю оловом с Корнуоллом, которая шла по морю через порты Гаскони, Пуату и Бретани. Римско-пунический договор 348 года до н. э. ввел новые запреты на эту торговлю, впервые сформулированные в 509 году. Римлянам, например, было запрещено торговать с Сардинией и Ливией (за исключением Карфагена), а также с Испанией. Мы уже говорили, рассказывая о плавании Гимилько, что на побережье Франции и Британских островов археологи не обнаружили ни одного пунического предмета, и это заставляет нас сделать вывод, что Карфаген никогда не контролировал Атлантическое побережье к северу от Галисии и мыса Финистерре в Испании, хотя его присутствие здесь ощущалось. С другой стороны, олово с островов Силли (самая южная точка Англии) давно уже поступало в Марсель – его везли по рекам Галлии. Так что плавание Пифея никак не затрагивало коренных интересов Финикии, и этот мореплаватель хотел лишь отыскать новый путь в регион, который уже входил в сферу экономических интересов его родного города. Этот факт подчеркивает исключительно дружеский характер жеста Карфагена, который разрешил Пифею пройти в Альборанское море через Геркулесовы столпы и, естественно, заходить в финикийские порты на побережье Португалии. В свете этих фактов мы должны признать, что финикийцы и карфагеняне могли, ради общих интересов, на какое-то время позабыть о своих разногласиях.
Высказывалось предположение, что улучшение отношений между Карфагеном и Марселем было вызвано страхом перед вторжением Александра Македонского. И вправду, если карфагеняне и лелеяли надежду увидеть свою метрополию независимой, а восток – свободным, то все их надежды были очень быстро и жестоко разбиты. Во-первых, Артаксеркс III Охус, после жестокого подавления финикийского восстания в 345 году до н. э., снова подчинил себе Египет. Через двенадцать лет после битвы при Иссе (333 год до н. э.) Александр ворвался в Сирию. Сидонийцы, еще не оправившиеся после прежней войны, с радостью приветствовали нового завоевателя. Тиру удалось избежать войны с Охусом; его правители решили, что настало время обернуть сложившуюся ситуацию себе во благо. Под предлогом помощи персам в отражении агрессии Тир собрал мощный флот, часть которого находилась в Эгейском море. Военные действия возглавил царь Азмилк, который действовал совместно со Спартой и Афинами. Он надеялся, что распад Персидской империи и слабость македонского флота позволят Тиру обрести независимость. Это было время великой жертвы ради возрождения Мелгарта – жертвы, идею которой подал Хирам. Карфаген отправил присутствовать при этом событии свою делегацию. Александр заявил, что он сам явится и принесет эту жертву, надеясь стать властелином Финикии. Однако Азмилк ответил, что ворота города будут для него закрыты.