В японской прессе его назвали закулисным стратегом, работавшим для двух японских министров иностранных дел в 30-х годах, которые изменили либеральному подходу 20-х в своей политике. О нем начали говорить как о главе «традиционного курса» в министерстве иностранных дел.
По иронии судьбы, в 1937 году он был назначен послом его величества в нацистскую Германию. По складу характера и философским взглядам он был полной противоположностью нацистов, командировка в Берлин поклонника Шиллера и Гёте закончилась колоссальным провалом. Он был в плохих отношениях с Риббентропом, немецким министром иностранных дел, и другими официальными лицами нацистов. «Япония не может вести серьезных переговоров с такими выскочками, как Гитлер», — заявил он однажды.
Если Того и имел какие-то иллюзии относительно некоторых сигналов, подаваемых в Японии, его берлинский опыт покончил с ними полностью. Генерал Осима, японский военный атташе, игнорировал выполнение протокола и вел секретные переговоры с Риббентропом с целью преобразовать Антикомминтерновский пакт, договор между Германией и Японией, в полноценный военный союз. Осима докладывал военным в Японии, а не министерству иностранных дел. Генерал намеренно игнорировал японского посла и держал его в неведении относительно ведущихся переговоров. Нацисты общались не с дипломатами, а напрямую с Осимой, поддерживая сотрудничество с Японией. Неудивительно, что японские журналисты в Берлине время от времени обнаруживали посла сидящим в одиночестве и пьющим всю ночь, бормочущим, что «представители держав Оси не могут понимать дипломатию».
После десяти месяцев пребывания в Берлине Того был назначен послом Японии в Советский Союз. Генерал Осима занял его место в Берлине и получил свободу действий. Того уехал из немецкой столицы спустя месяц после Мюнхена, и он чувствовал себя так, «как будто я бежал, спасая свою жизнь, от пожара».
Несмотря на то что условия жизни в Москве напоминали домашний арест, Того не чувствовал себя подавленным.
Он провел кропотливую подготовительную работу и составил проект советско-японского Пакта о нейтралитете, который был подписан в 1940 году. Его пребывание и деятельность в Москве были счастливыми и плодотворными, что вызвало восхищение у русских. Молотов, не часто произносивший комплименты, похвалил Того: «В моей публичной жизни уже давно я не встречал такого человека, который так искренне, как господин Того, отстаивал бы то, что он считает для себя правым. Я уважаю господина Того не только как известного дипломата и государственного деятеля, но и как человека».
Мацуока, подобно внезапно налетевшему урагану, выбросил Того с его московского поста, оставив на мели и десятки других успешных работников министерства иностранных дел. Новый министр иностранных дел Ёсукэ Мацуока просто уволил каждого, кто не проявлял должного рвения в поддержке нового мирового альянса — ось Рим — Берлин — Токио. Того отказался подать в отставку, потому что он считал, что это будет «поощрением политики Мацуоки», и он остался в штате как посол, не получивший назначения.
Когда генерал Хидэки Тодзё стал премьер-министром Японии в октябре 1941 года, он предложил Того стать министром иностранных дел в его кабинете. Действия Того в предвоенное время все еще вызывают разноречивые оценки. Есть те, кто верит, что решимость Того закончить войну в 1945 году проистекала из чувства вины, когда он стал соучастником возникновения конфликта и нарушил правила официального объявления войны.
В любом случае Того вскоре скрестил мечи с Тодзё и подал в отставку, когда генералу удалось подорвать власть Того. Начиная с этого времени вплоть до телефонного звонка Судзуки: Того детально изучил историю поражения, что было занятием крайне тяжелым. Он сосредоточил свое внимание на событиях в Германии и России после Первой мировой войны и пришел к следующим заключениям: «Моральный дух людей высок в начале войны и сохраняется таким, пока события развиваются благоприятно. Недовольство начинается при нехватке продовольствия, одежды и топлива. Если не предпринимать никаких мер, то в условиях, когда близится поражение, все ведет к политической и социальной революции. На этом этапе все еще сохраняющиеся остатки феодальных обычаев, институтов и прав претерпевают сильное ограничение и власть простого народа все больше крепнет».
Того полагал, что Японию 1945 году можно сравнивать с Германией 1918 года. Итак, для того чтобы сохранить императорскую систему власти, по мнению Того, крайне необходимо достичь мира как можно раньше. Это было величайшим вызовом.
Генерал Ёсидзиро Умэдзу, шестидесяти трех лет, был начштаба армии и членом Высшего совета по руководству войной. Именно ему подчинялись 5 миллионов человек в сражавшейся армии, и он издавал все приказы и директивы. Он был энергичным, преданным своему делу армейским генералом, известным своими умеренными взглядами.
Умэдзу в обычных обстоятельствах не производил впечатления боевого генерала. Он был приземистого роста, с длинными руками; одет в мятый мундир, свободно висевший на его щуплом теле. Движения его были замедлены, и только живые бегающие глаза выделялись на бесстрастном лице. Седые волосы были коротко подстрижены; нос большой и прямой. Обычно он сидел откинув голову назад, и немного отрешенная улыбка кривила его губы. Рот его был приоткрыт, как будто он хотел сделать какое-то заявление, которое можно было ожидать, скорее, от гражданского лица; его речи не хватало энергии Тодзё и эмоций Анами.
Хотя карьера Умэдзу началась с Порт-Артура в 1905 году, где он сражался отважно, своему успеху он был обязан больше административным способностям, чем боевым подвигам. В 20-х годах он был приписан к Генеральному штабу для работы над ключевыми вопросами национальной обороны, идеологической подготовки населения к войне, и в частности над военными планами против Маньчжурии и Китая.
После Маньчжурского инцидента, закончившегося учреждением марионеточного государства Маньчжоу-Го, Умэдзу был награжден за военные заслуги орденом Восходящего солнца и орденом Священного сокровища 1-го класса.
В 1935 году Умэдзу снова попал в центр внимания общественности. В 1934 году генерал возглавил Гарнизонную армию в Китае. Весной следующего года два прояпонских китайских журналиста были убиты неизвестно кем на японской территории Тяньцзинь. Умэдзу послал своего начальника штаба в ставку китайского генерала Хэ Инциня с ультиматумом, в котором говорилось: «Это были явно провокационные действия, и Япония потребовала, чтобы командующий китайскими вооруженными силами был сменен, а военная полиция и местные политические организации были выведены из провинции Хэбэй». Гоминьдан удовлетворил немедленно эти требования.
Однако неделю спустя Умэдзу снова послал нарочного к генералу Хэ Инциню, требуя от него прекращения «антияпонской деятельности» и угрожая военными действиями в случае его отказа. Для того чтобы усилить давление, Умэдзу отменил регулярную ротацию японских войск ввиду «критической ситуации».
К 10 июня китайцы уступили, и было заключено Соглашение Умэдзу — Хэ Инциня. Так оно было названо в Японии. В японской прессе писали, что действия генерала приведут «к тому, что провинция Хэбэй получит автономию». В действительности японцы захватили территорию в 200 тысяч квадратных километров с населением в несколько миллионов человек. Тот факт, что Умэдзу в столь короткое время, сэкономив ресурсы и сохранив жизни солдат, добился таких успехов, обеспечил ему известность, если не популярность. Крайне правые, конечно, были недовольны тем, что он не захватил больше. Но контраст с Маньчжурским инцидентом, стоившим слишком дорого, был поразительным.
На следующий год произошел Инцидент 26 февраля, когда армейские и флотские экстремисты убили ряд выдающихся политиков и захватили правительство, Умэдзу был командиром 2-й дивизии, расквартированной в провинциальном городе. Он немедленно сообщил по телеграфу военному министру, что осуждает мятежников, потребовав принятия строгих мер, которые могли бы предотвратить любую попытку его повторения. Это было новым явлением в армии, чьи командиры были склонны смотреть на убийц в форме как на бойскаутов, которые моментально освобождались от судебного преследования. Умэдзу был выбран, чтобы помочь навести порядок в армии и восстановить дисциплину и доверие общества. Сильный человек, генерал Тэраути, став военным министром, «встряхнул» армию. Его заместитель Умэдзу почти немедленно отдал приказ, что армия должна находиться вне политики и только исполнять свой воинский долг. Это было подобно попытке изменить природу льва, убрав сырое мясо из его рациона.
Другие меры были более эффективными. Часть высокопоставленных офицеров, которых подозревали в поддержке путча, если не в его организации, ушли в отставку. Заместитель министра отверг план правых собрать средства для вдов армейских офицеров, казненных за участие в заговоре 26 февраля. Он шокировал сторонников крайне правых взглядов, запретив использовать политический лозунг «Хакко итиу» («Восемь углов мира под одной крышей») в приказах и инструкциях, потому что он может быть понят как свидетельство готовности бороться за господство над миром.
Заместитель министра мог распоряжаться специальными армейскими фондами. Эти секретные ресурсы были неподотчетны любому другому государственному агентству или министру. Они были мелкой наличностью армии. Откуда поступали суммы и на что они расходовались, знали только высшие офицеры. Деньги использовались свободно для финансирования прессы, политиков, провокаторов и шпионов. Умэдзу резко сократил расходы на политические кампании и организацию развлекательных мероприятий, ограничил разовые выплаты правым политикам и группам. Неудивительно, что его начали критиковать в прессе. Были продолжены некоторые научные исследования, но генерал сократил расходы на эти цели на две трети от общей суммы. Он обосновывал подобные действия тем, что важно было не допустить превратного истолкования намерений армии, особенно в политике, и не дать втянуть ее в политические споры. Все эти попытки Умэдзу были равносильны тому, как если бы он попытался дать обсохнуть пловцу, не позволяя тому выйти из воды.