Филипп щелкнул выключателем и повернулся, чтобы обнять ее.

— Итак, мы можем помахать янки ручкой, когда они будут пролетать над нами? И вероятно, должны быть за это благодарны?

Она только улыбнулась, ничего не ответив, приставила палец к кончику его носа и начала покачивать, чувствуя, как под кожей ходит хрящ. Он приподнял голову и осторожно укусил ее палец. Поцеловал ее, прижался, потом снова посмотрел на часы. И снял их.

— Значит, у нас достаточно времени, — заговорщицки произнесла она.

Она знала, что скоро он должен говорить по рации с судовым агентом в Каракасе.

— Более или менее. В случае чего могут и подождать.

— Вдруг тебя сменят? — прошептала она, запуская руку между его телом и полотенцем. — Как же я тогда буду без тебя?

Филипп пожал плечами.

— Уж если меня смогут заменить, то и тебя как-нибудь вывезут.

Она вовсе не то имела в виду, интересно, понял он или нет. Но Филипп провел руками вдоль ее спины, заставив Хисако задрожать, дошел до поясницы, и ей уже стало не до объяснений.

Она шла по шоссе, ее ноги чавкали в жидкой грязи. Странно, что ей не встретилось ни одной машины. Шоссе было широкое, тут вполне могли бы ездить большие грузовики и фуры, даже скреперы, использующиеся при строительстве дорог, или огромные самосвалы, на которых возят породу с рудных отвалов. Она с дрожью обернулась, но ничего не увидела. Небо было темным, а земля, наоборот, светлой; по обе стороны дороги, словно водоросли в реке, колыхались кукурузные стебли. Они тоже были серыми, как небо, земля и дорога. При каждом шаге из-под ног вздымались медленные облачка пыли, в небе у нее за спиной тоже плыли облака. Дорога вилась, петляя туда и сюда, меж безмолвных серых холмов. Вдалеке, за медленно колыхавшимися стеблями кукурузы, сражались воины, при каждом взмахе сверкали мечи. Для того чтобы увидеть отдаленные фигуры, ей приходилось подпрыгивать, со всех сторон ее обступали высокие стебли.

Один раз, когда она подпрыгнула повыше, вместо сражающихся ей на мгновение открылся над зарослями серых стеблей вид другой земли, простиравшейся далеко-далеко внизу, и между горами там поблескивала темная полоска воды. Но когда Хисако опять подпрыгнула, чтобы получше ее разглядеть, она вновь увидела самураев: их мечи, скрещиваясь, высекали искры, а за спиной у них дымной чернотой клубилось небо.

Теперь дорога углубилась в лесную чащу, где светлые листья трепетали на фоне беззвездного неба. Тут тропа сузилась и пошла извивами, поэтому к городу пришлось продираться сквозь мокрые заросли.

Город был заброшен, и ее брала злость оттого, что шаги ее странным образом были беззвучны, ведь по-настоящему им следовало гулким эхом отдаваться от высоких стен огромных зданий. Теперь ее сапоги были чистыми, но, оглядываясь, она видела, что по улице за ней тянется цепочка серебристых следов — они блестели и слизисто подрагивали на камнях мостовой, словно живые. В городе сгущались сумерки, уличные фонари не горели; она шла осторожно, опасаясь споткнуться. Наконец она вышла к храму.

Храм был продолговатый, узкий и высокий; контрфорсы и ребристая крыша четкими линиями проступали на фоне хмурого черно-оранжевого неба. Наконец она услышала звуки, лязг металла и громкие голоса; тогда она начала искать вход. Не найдя дверей, она стала биться в каменные стены храма и вдруг низко, у самой земли, заметила окно, оно было без стекол. Она пролезла в храм через окно.

Внутренность храма напоминала фабрику, но станки стояли там на траве. В дальнем конце здания на невысоком помосте сражались самураи. Она пошла к ним, чтобы остановить, но тут поняла, что они сражаются не между собой, а нападают на Филиппа. Она громко позвала его, он услышал и опустил меч.

Один из самураев замахнулся и ударил мечом сверху вниз: острый, слегка изогнутый клинок рассек белоснежную форму Филиппа около шеи и разрубил его пополам до пояса. Филипп, казалось, был удивлен; она хотела закричать, но не смогла издать ни звука. Самурай медленно поклонился и аккуратно убрал меч в ножны; большой палец выставленной углом левой руки скользнул по тупому краю меча, отирая с лезвия кровь. Хисако хорошо разглядела красную капельку, которая осталась на пальце воина.

Затем меч вновь вырвался из ножен со звуком, напоминающим разматывание металлической рулетки, и замелькал, вертясь и подскакивая вокруг алтаря, над бело-красным телом Филиппа, заплясал, словно петарда.

Филипп рыдал, рыдал и воин, и она тоже плакала навзрыд.

Филипп разбудил Хисако, прижав к себе. Ее судорожно дернувшиеся ноги пихнули его, и он услышал ее неровное дыхание. Она не плакала, но, проснувшись, вздохнула с облегчением, сообразив, что это всего лишь сон.