– Я никогда раньше не была в подобном месте, – произнесла я.

В настенном шкафчике мы нашли коробку с чем-то, похожим на гигантскую лабораторную пробирку с поршнем внутри. Я развернула инструкцию, дошла до слов «портативный душ-клизма» и тут же бросила его, прибавив на полу осколков.

– Прости, я нечаянно! – поморщилась я.

– Да ладно, – сказал Джесс. – Это всего лишь оборудование, и они все равно захотят заменить его, когда снова откроются. – В этом не имелось никакого смысла: новое психиатрическое отделение в Ипсвиче являлось настоящим произведением современного врачебного искусства, однако я не стала спорить.

По словам моей мамы, к тому времени, как Колетта закончит школу, здесь будет самый шикарный отель в Саффолке – для богатых дам, которые готовы платить целое состояние, чтобы их целлюлит побили розгами, и рабочие места тут станут самыми востребованными во всем районе. Я надеялась, что в отеле сохранят уголок его истории; построят мини-музей для любопытных гостей. Возможно, у меня получилось бы стать его смотрительницей. Эта работа смогла бы удержать меня в Настеде: способ остаться и делать то, что я люблю, не покидая людей, которых люблю.

– Хочешь пить? – спросил Джесс, увидев, как я слизываю пыль со своих губ. – Сейчас. – Из армейской сумки он достал оловянный термос-флягу и осторожно налил мне чаю в маленький стаканчик. Все волнение, которое я испытывала в присутствии Джесса Брейма, окончательно испарилось. Нет на свете менее романтичной вещи, чем термос.

Мы миновали толстую стальную дверь с табличкой «ТРУДОТЕРАПИЯ». Из нее торчал ключ.

– Такого не должно быть! – Джесс нахмурился и сунул его в карман. – Это не похоже на меня – оставить что-то подобное.

В танцевальном зале декоративный лепной потолок сочетался со спортивной разметкой на паркете. В окна лился летний вечерний свет. Я пыталась подсчитать, сколько раз здесь мог бы поместиться мой дом, и сдалась на цифре «тридцать». Старое кресло-каталка стояло возле замурованного кирпичом камина, кожаное сиденье потрескалось и обвисло. Встав на ржавую подножку, я объехала вокруг комнаты, вытянув одну ногу назад, как балерина. Колеса прочертили круги в толстом слое пыли.

– Ну, как тебе все это? – спросил Джесс. Я понятия не имела, что прошла тест, который другие девушки провалили с первого раза, возмущенные зловонием коридоров или слишком напуганные связью этого места с Джулией Соломон – настолько, что даже не желали слезть с мотоцикла.

– Здесь красиво, – ответила я. Я широко развела руками и развернулась, смущенная детским настроением, охватившим меня после первого круга, а затем растаяла, когда увидела, что он смотрит на меня с искренней, вовсе не насмешливой улыбкой.

– Ты гораздо круче, чем я думал, – сказал Джесс.

Я смотрела, как он гремит ключами, словно уборщик, и думала – как же разительно он отличается от образа «мечта домохозяйки», который старательно изображал.

– А ты гораздо менее крут, чем я думала. – Я пробовала собственную дерзость на вкус осторожно, как соль на языке.

– Да, только никому не говори. – Джесс приложил палец к улыбающимся губам.

Мы забрались на сцену, доски которой казались покрытыми снегом от голубиного помета. Я погладила ладонью серый бархатный занавес, оказавшийся синим, судя по цвету следов в пыли. Полдюжины голубей, хлопая крыльями, выпорхнули из-под складок. Джесс вскрикнул и крепко вцепился мне в руку.

– Извини, – сказал он, и я почувствовала, как быстро колотится пульс у него в ладони. – Ненавижу гребаных голубей.

– Они тупые, – отозвалась я, глядя, как одна из птиц упорно пытается вылететь через нетронутое окно, несмотря на зияющую рядом дыру.

– Они идиоты с глазами-бусинками, которые норовят нагадить тебе в волосы, если имеют хоть малейший шанс. Боже, этот еще и одноногий. Пойдем лучше, посмотрим, здесь ли студенты-художники.

– Студенты?… – Вокруг не было никаких признаков кого-либо еще. Меня удивил внезапный укол собственнических чувств, которые я уже испытывала по отношению к этому месту.