– А на следующей неделе мы поговорим о том, как председатель Мао использовал искусство в пропаганде. Вообще-то сейчас у нас как раз есть время, и если вы перевернете страницу…

И тут пронзительно зазвенел звонок с урока, смешиваясь с грохотом стульев по всем этажам. Я читала по губам домашнее задание и записывала в свой дневник, пока мисс Харкер складывала стопкой книги на столе. История была моим любимым предметом. Меня всегда озадачивали споры о том, какая суперсила лучше: умение летать или невидимость? Мне казалось очевидным: путешествовать во времени – вот это вещь!

Мисс Харкер разговаривала как кто-то из учебника истории, или по крайней мере из старомодного романа. Ее акцент отлично подошел бы персонажам «Школы в Шале», «Требизона» и «Башен Мэлори» – книг о вымышленных школах-интернатах, наполовину замках, в которых я мечтала оказаться сама. А наяву у меня были завышенные ожидания – во всех областях – без малейших на то ресурсов. Амбиции, которые нам пытались привить, не могли осуществиться в средней школе Вэйвни.

Когда я встала, с моего пояса оторвалась пуговица и укатилась через класс к ногам мисс Харкер. Она наклонилась поднять ее и увидела мою разошедшуюся «молнию», оставшуюся без поддержки.

– Ох, Марианна… – Жалость от человека, которого я уважала больше всех, заставила запылать мои щеки. Юбка, которую я носила и про которую мама сказала, что не сможет заменить ее в этом семестре, была слишком короткой и трещала по швам. За последние несколько месяцев я прибавляла в росте, бедрах и груди практически каждую ночь. Мои рубашки мешали сгибаться локтям и стягивали бюст. Я повязывала свой школьный галстук вопреки моде широко, чтобы прикрыть цепочку зияющих овалов вниз по линии пуговиц. Годами я жила в умиротворенном равнодушии к рано расцветающим девочкам Настеда, с их кудрями и голубой тушью, но в последний семестр на смену их холодному нейтралитету пришли ехидные замечания, слишком тихие, чтобы можно было ответить. Я остро это переживала, однако была слишком горда и не подавала виду.

Мисс Харкер поманила меня к своему столу.

– Подходи через пять минут к «Потерянному имуществу». Там будет еще один ученик, которому тоже нужны, э-э… дополнительные занятия. Одежду придется постирать, но половина вещей как новые. – Она подмигнула, отчего стало еще хуже. – Никто не узнает.

«Потерянное имущество» располагалось в блоке физвоспитания – голый желтый кирпич, армированные проволокой стекла, запах носков и пота, напоминавший ароматы зоомагазина. Я брела по грязным коридорам, вымощенным квадратиками, зная по прошлому опыту и заранее раздражаясь – что никто не попросит водителя школьного автобуса меня подождать. Вдоль стен выстроились взломанные шкафчики. Я насчитала семь граффити, изображающих член с яйцами, из них два свежих, появившихся на этой неделе.

«Еще два года», – подумала я, одергивая юбку. Я выжила здесь целых пять лет, прослыв одновременно шлюхой, девственницей и снобом. Я могу еще два и даже больше, если это требуется для поступления в университет. В предыдущем семестре я сдавала несколько стипендиальных экзаменов для независимых школ и обнаружила, что считаться хорошим учеником в средней школе Вэйвни – немногое значит, когда вы соревнуетесь с девочками из грамматической гимназии, которые начали учиться в три года. Я потерпела неудачу. Мисс Харкер пыталась утешить меня, сказав, что частная школа – это не все, что требуется в жизни, но ей-то легко говорить, с ее округлыми гласными и идеальным произношением.

Ее еще не было в «Потерянном имуществе», однако там, прислонившись к стене, стоял Джесс Брейм, похожий на участника какой-то рок-группы: иссиня-черные набриолиненные волосы уложены в прическу «помпадур», кожаная куртка небрежно перекинута через руку. На этот раз я покраснела всем телом. Джесс был так не похож на прилежных мальчиков из шахматного клуба, обычно привлекавших мое внимание, что влюбленность начала развиваться мгновенно, стоило лишь мне ослабить внутреннюю защиту. Я знала Джесса всю жизнь – вы не можете жить в Настеде и не знать тут каждую собаку, и наши родители учились вместе в школе Вэйвни, еще когда ее только преобразовали в современную среднюю, – но я почти не разговаривала с ним с тех пор, когда мы были детьми, или, вернее, с тех пор, когда мы перестали быть детьми. Иногда мы кивали друг другу в знак узнавания в очереди на бесплатное школьное питание в столовой, однако он был не из моего класса – школа в течение года проводила политику рассеяния детей из Настеда, будто стремилась разбавить яд – и не ездил в школьном автобусе.

Несколько лет назад, когда другие мальчики все еще играли в «Звездные войны», жизнь Джесса словно поставили на быструю перемотку, а я по-прежнему ждала, когда же начнется моя. Он имел череду подружек постарше; поговаривали – не знаю, правда ли это, – что в настоящее время он встречается с замужней женщиной с другой стороны Ипсвича. Заметив меня, он присмотрелся ко мне повнимательнее.

– Ты тоже ждешь Харкер для всего этого?

Я была польщена его удивлением.

– Ну, да… Моя мама одна тянет Колетту и меня, не так ли?

– По крайней мере, у нее есть работа, – отозвался Джесс. – Мой отец полгода сидит на пособии. – От матери я знала, что Марк Брейм ненавидит выпрашивать подачки. Раньше он работал старшим медбратом в Назарете и состоял в профсоюзе. Гордый и праведный, он был одним из первых, с кого сняли всяческие подозрения в скандале с хищением.

– Дерьмовое дело, – только и смогла я сказать. У Джесса пробивалась щетина уже к половине четвертого пополудни. А последний мальчик, с которым я целовалась, едва начал бриться. Я заметила, как близко мы стоим друг к другу, и отступила на шаг. Он перестал изображать бунтаря и выпрямился. Брюки у него были дюйма на три короче, чем нужно, но носил он их с такой уверенностью, словно широкие обшлага, развевающиеся на икрах, являлись новой смелой модой и делали дураками всех парней, чьи штаны доходили до ботинок.

– Это несправедливо. Гребаная Гринлоу. – Я автоматически кивнула в знак согласия. Хелен Гринлоу считалась для Настеда тем же, чем ее босс, Маргарет Тэтчер, для шахтеров. Мы росли, ненавидя ее по умолчанию. В нашем доме она вызывала какую-то пассивную антипатию, но я знала, что Бреймы собирались вокруг своей ненависти к ней, как другие семьи вокруг очага.

Джесс пнул плинтус, хлопнув штаниной.

– Если мой отец не найдет работу до лета, я не смогу остаться здесь и закончить среднюю школу. – Учеба явно была его предметом гордости, и не зря: уцелевшие братья Джесса, Уайатт и Клей, бросили школу в шестнадцать. Уайатт – чтобы петь пенсионерам джазовую классику в круизах по Средиземному морю, а Клей отправился работать прямиком в Назарет – назначение, которое закончилось позором еще до закрытия больницы. Их младший брат, Буч, родившийся между мной и Колеттой, умер от менингита в семь лет.

– Уверена, он что-нибудь подыщет, – сказала я, хотя и знала, как много родителей в Настеде осталось без работы.