– Без изменений. – Хонор держит в руках книгу. – Я помню это. Она обычно читала мне ее, когда я с ней оставалась. Когда я была маленькой.

– Она обычно читала ее и мне, когда я была маленькой. – Хонор берет меня за руку, соединяя три поколения женщин. Под влиянием момента я думаю о других призрачных звеньях этой цепи – о своей собственной бабушке, Марьяне с одной «н», и возможных дочерях Хонор, которые у нее появятся.

– Ты взяла со станции такси? – спрашиваю я.

Хонор долго и громко сопит.

– Нет, я прогулялась пешком, – отвечает она наконец.

– Это длинная старая дорога.

– Пять миль. Просто ощутила потребность в движении, понимаешь? Прежде чем мы просидим здесь Бог знает сколько. Я возвращаюсь поездом в три тридцать.

У меня есть лишь пара часов с ней сейчас.

– Знаешь, что это мне напоминает? – Я обвожу рукой вокруг комнаты.

Хонор улыбается:

– Меня в «Лиственнице»?

– Нет! Нисколько. Это напоминает мне о том, как я ждала тебя, когда была беременна. Ожидание конца – это как ожидание рождения. Здесь наваливается та же тишина. Это острое предчувствие, когда ты ждешь… перехода из одного измерения в другое. – Сэм бы над этим усмехнулся, я сейчас говорю, как Джесс, но для Хонор никогда не бывает чересчур много мелодраматизма. Она просто кивает. – Все говорят тебе, что это случилось, когда это происходит. Я не могла расслабиться тогда и не могу сейчас.

– Ох, мама. Это может быть и не конец, ты же знаешь, что они сказали. Почему бы тебе не пойти подышать свежим воздухом, выпить кофе? Ты что-нибудь ела? – Мой желудок в ответ урчит. – Я побуду здесь. С бабушкой.

Я никогда не видела Хонор такой дееспособной. Если это последнее лекарство настолько изолирует ее от горя и страха, с моей стороны будет глупо не попросить немного и для себя.

Я не могу смотреть на любую больничную еду и осознаю свою ошибку, только когда выхожу на улицу из главного входа, мимо курильщиков на крыльце и обеспокоенных родственников, набирающих что-то в телефонах. Угри снова вернулись – на этот раз они расползаются по небу. Черный кофе на пустой желудок после суток почти без сна вызывает головокружение и паранойю, поэтому, когда я сперва вижу Джесса, то не доверяю своим глазам. Он пьет чай из термоса вместе с двумя коллегами со «Скорой» в зеленых комбинезонах, маскирующих их на фоне небольшой заросшей клумбы.

За полсекунды до того, как я вспоминаю о нашем расставании, – инстинкт бежит впереди меня и я хочу от него утешения; мне нужен кто-то, кто знает меня и скажет, что все будет хорошо, даже несмотря на то, что – вернее, именно потому что – я знаю: это не так.

Когда Джесс замечает меня, то протягивает чашку своему коллеге и идет в мою сторону. Угри исчезают с неба. Его зеленый комбинезон в пятнах Бог знает от чего, и я вижу миллиметр седины в корнях его отросших волос.

– Соболезную насчет твоей мамы, – говорит он так, словно она уже умерла.

– Спасибо. – В воздухе повисает неловкое молчание. – Сейчас с ней Хонор.

Джесс поднимает брови. Он не видел Хонор много лет.