— Унеси знамя, Еремеев. Дай чаю.

Когда адъютант ушел, барон проворчал:

— Теперь спрошу тебя. Писать красиво умеешь? Небось, умеешь. Подготовишь приказ русским отрядам, ставшим под мой флаг. Выпей водки, и я скажу тебе, что писать.

Россохатский прислушался, но в комнате за циновкой только дребезжали кувшины.

— Сотник! — внезапно крикнул Унгерн. — Автомобиль!

Андрей вышел во двор и направился к сараю, приспособленному под гараж. «Фиат» генерала время от времени прогревали на холостом ходу — барон никогда не предупреждал о своих поездках, однако не любил ждать машину.

Россохатский вернулся и доложил: авто готово.

— Подождут. Выпьем еще, поляк.

Россохатский бросил взгляд на собеседников и непроизвольно покачал головой. Худой и длинный Антоновский, распарившись, скинул с себя лисью шубу и треух — и стал еще, кажется, нелепее и худосочнее. Одежда его, сшитая из китайской дабы[25], напоминала бутафорию шута: широкие синие штаны кое-как прикрывала белая рубаха. Она топорщилась и опадала, словно под ней зияла пустота. Вероятно, поляк, стараясь освободиться от военной формы, надел первое, что попалось под руку, или, может быть, он надеялся этой одеждой расположить к себе людей, в страну которых попал.

Так же нелепо был одет и Унгерн. На синем монгольском халате, не знавшем стирки, лоснились желтые генеральские погоны, галифе барон заправлял в жесткие потрескавшиеся гутулы с загнутыми носами. Хозяин едва доставал гостю до плеча, и казалось, будто это два клоуна на цирковой арене собираются потешать публику.

Поднос на низком грубом столе был уставлен сосудами с водкой и чаем.

Унгерн разлил в цуцугэ — деревянные чашки, отделанные серебром, — остатки саке, кивнул поляку.

— Пей!

Они чокнулись, и вскоре речь Унгерна стала малосвязной и рубленой, как обычно.

— Никому не верю! — выкрикивал барон, размахивая руками. — Всюду предатели! Имена фальшивы! Слова врут, глаза врут!

«Фиат» вернулся в Ургу на следующее утро. Оказалось, что Унгерн и Антоновский были у генерала Резухина, единственного из крупных командиров, в котором еще не сомневался генерал. Резухин и его адъютант Веселовский тоже приехали в столицу.

Резухин, маленький, с бешеными, глубоко посаженными глазами, натягивал низко на уши зеленую фуражку и, казалось, не говорил, а брызгался словами.

Молодой, высокий, с рыжими кудрями капитан Веселовский был так же странен и отвратителен, как и его генерал. Белое, точно маска коверного, лицо, пухлые губы и холодный, почти неподвижный взгляд тотчас бросались в глаза. Он был молчалив, исполнителен и вполне устраивал Резухина.

Велев принести китайского ханшина, Унгерн разлил спиртное в чашки.

Антоновский взмолился: