К тому времени, как я узнала про других людей, занимавшихся такой же криминалистической работой, связанной с палинологией, что и я, уже в одиночку придумала собственный раздел криминалистики – судебную экологию. Я успешно расследовала ряд дел, расписала протоколы оптимальной работы для разных аспектов своей деятельности, и уже вовсю готовила публикации об этом. Затем узнала про остальных людей, специализирующихся в той же области. Я была чрезвычайно рада, и в итоге мне удалось с ними связаться. С удивлением я обнаружила, что мой коллега из Великобритании Тони Браун, которого я знала многие годы, тоже принимал участие в расследовании нескольких дел, однако не мог надолго отвлечься от своей основной работы профессором в университете. Другой коллега, Даллас Милденхолл, работал в Новой Зеландии и уже несколько лет занимался криминалистикой. Благодаря ему я открыла для себя профессора из Техаса по имени Вон Брайант. Любопытно, что каждый из нас работал по-своему, и занимались мы делами разного рода. С годами мы все стали близкими друзьями по переписке, оказывая друг другу всяческую помощь и поддержку. Я бывала в гостях у Далласа в Новой Зеландии, и он несколько раз останавливался у меня в Великобритании. С Воном мы так и не встретились, однако он для меня словно близкий друг, которого я хорошо знаю, и мы постоянно переписываемся.

Как выяснилось, я была единственной, кто регулярно посещал места преступлений и морги. Я воспринимала это как должное: если полиция хочет почерпнуть как можно больше информации с места преступления, мне попросту необходимо попасть туда как можно скорее, пока ничего не успело поменяться, а следовые улики никто не загрязнил. Будучи от природы весьма волевой, я всегда настаивала на своем непосредственном участии от начала и до самого конца, и благодаря этому в итоге обзавелась многочисленными связями в кругах полиции и специалистов в различных областях криминалистики. Полиция редко со мной спорила и обычно прислушивалась ко всем рекомендациям, тем самым оказав значительное содействие развитию судебной экологии. Моим коллегам, как оказалось, никогда не удавалось выстроить подобного рода отношения со следователями, и я подозреваю, что это как минимум отчасти связано с особенностями организации и работы полиции в их странах. Наверное, наши характеры и личные качества тоже вносили свой вклад. Видимо, у меня одной были достаточно крепкие нервы, чтобы выдерживать вид и запах изуродованных трупов на всех мыслимых стадиях разложения. Я всегда рассматривала покойников в качестве ценного источника улик и разработала методики для наиболее эффективного извлечения доказательств из них. Что не менее важно, у меня оказался достаточно сильный характер, чтобы давать отпор враждебно настроенным полицейским и адвокатам, а также справляться с мрачными и назойливыми персонажами в Королевских уголовных судах.

Как я ко всему этому пришла? На самом деле, когда я оглядываюсь назад, там все как в тумане. Я никогда ничего в своей жизни не планировала, и, хотите верьте, хотите нет, никогда не была амбициозной. Просто так все сложилось: я не опережала события, а только на них реагировала. У меня уже были все необходимые знания и навыки, чтобы стать экологом-криминалистом: я почерпнула их в лабораториях, на раскопках и из книг. Большую часть времени, что занимаюсь наукой, я преподавала в университете, а всем известно, что от своих студентов очень многому учишься. Последние шесть лет работы на полную ставку в Лондонском университете я заведовала магистерской программой по судебной археологии. Помимо всеохватывающей теории, программа включала и разнообразные практические занятия. Студенты парами по очереди сопровождали меня на места преступлений и в морг, выступая в роли помощников. Они имели возможность получить богатый практический опыт, и занятия определенно помогали выделить тех, кому такая работа действительно по плечу. Я отдавала много сил преподавательской деятельности, и мне было интересно вести эту магистерскую программу – думаю, студенты тоже это ощущали. Когда я вспоминаю о том времени сейчас, кажется, будто это было очень давно. Я по-прежнему читаю лекции в Великобритании и немало поездила по миру, занимаясь организацией практических семинаров и лекций в двадцати трех странах. За последние пару лет я побывала в Перу, Колумбии, Индии и дважды в Китае.

Моя жизнь была невероятно насыщенной с самого начала и остается такой до сих пор. У меня почти не бывает времени, чтобы предаваться любимым занятиям – игре на пианино, вышиванию, рукоделию, рисованию, кулинарии и садоводству. Все это весьма уединенные занятия, но они приносят желаемый результат: служат для меня противоядием от бесконечных встреч, которыми заполнена большая часть моей жизни. Каждое утро я обещаю себе, что посвящу целый день чему-нибудь приятному, однако в итоге оказываюсь за экраном компьютера, разбираясь с той или иной проблемой. Работа и публикации сами себя не сделают. С возрастом у человека становится больше не только похороненных близких, но и обязанностей – я редактирую статьи для научных журналов, пишу рецензии на книги и научные работы и состою в местной администрации. Я была приятно удивлена, когда, выдвинувшись независимым кандидатом на пост советника, получила на местных выборах подавляющее большинство голосов, и теперь заседаю в нашем местном окружном совете. Я никогда бы не могла представлять ни одну из национальных политических партий, потому что хочу выражать свои собственные взгляды и учитывать мнение своего электората. Сложно успевать справляться со всем, особенно теперь, когда у меня целый набор проектов по экологии. Они охватывают все, от мусорных баков, выдачи лицензий, загрязнения воздуха, воды и почвы до загрязнения, создаваемого голубями. Приходится много общаться с разными людьми.

Я ненавидела свою гимназию, но она дала мне хорошее образование и наделила навыками достаточно интересными, чтобы меня часто приглашали выступать на радио и телевидении. Благодаря ей я даже научилась делать реверанс, что однажды пригодилось, когда я получила приглашение на ужин с королевой Елизаветой и принцем Филипом. Гимназия привила воспитанницам преувеличенное чувство долга и ответственности. Я регулярно встречаюсь со своими школьными приятельницами, и спустя все эти годы они остаются самими собой.

Поразительно, насколько моя собственная жизнь отличается от судьбы преступников и их жертв, с которыми я сталкивалась за годы работы. Некоторые из них невольно вызывают у меня сочувствие. У одних жизнь не задалась с самого начала, другие попросту не смогли воспользоваться богатством знаний, которым их наделило хорошее образование. Одни стали жертвами своих семей и обстоятельств, людей, с которыми связались, либо бесчувственности властей. Другие же просто до глубины души порочные и бесчестные.

За последние лет десять произошедшие в правительстве изменения преобразили мир криминалистики в Великобритании. Раньше у нас была государственная экспертно-криминалистическая служба (ЭКС), занимавшаяся практически всеми полицейскими делами. Затем открылся простор для конкуренции, и некоторые бывшие работники ЭКС основали свои собственные компании, прежде всего с целью предоставить качественные криминалистические услуги для обвиняемых, однако позже они распространили свою деятельность и на работу с прокуратурой. Эти первопроходцы усиленно трудились, развивая новые направления в криминалистике, чтобы расширить арсенал стандартных методик. Они нанимали сотрудников университетов и всех, кто обладал какими-либо необычными или редкими навыками, которые могли пригодиться в криминалистической работе.

Затем правительство перемудрило и, желая сделать официальную экспертно-криминалистическую службу конкурентоспособной, приняло решение оформить ее как открытое акционерное общество, в котором правительство будет главным держателем акций. Господи, какая же это была катастрофа. По сути, политики хотели извлечь прибыль из работы государственной гражданской службы, однако ЭКС со всем свойственным правительственным учреждениям бюрократизмом попросту не могла быстро реагировать на изменения. Из нее начали уходить криминалисты, и многие открыли собственные компании. Что же мы имеем теперь? Существуют два-три крупных поставщика криминалистических услуг, стремящиеся полностью покрыть потребности полицейских управлений, которые заключили контракты с ними.

Очевидно, эти компании попросту не могут позволить себе держать всех необходимых специалистов, так что они поручают работу каждому, кто покажется им полезным. На бумаге полиция может поставить галочку, говорящую о том, что у нее имеется необходимый эксперт для проведения расследования. Но насколько компетентным будет этот специалист? Совсем другой вопрос. Мне точно известно, что порой нанимают людей с минимальным опытом, и не раз в суде отзывали доказательства после того, как адвокату защиты передавали результаты моего анализа этих доказательств. Некоторые отчеты по судебной палинологии и анализу почвы, которые попадались мне на глаза, можно назвать разве что странными. Полиция также решила сама обеспечить себя криминалистическими услугами и теперь нанимает бывших сотрудников ЭКС в свои лаборатории. Можно лишь догадываться, какая порой там царит предвзятость. Наверняка на каких-то штатных криминалистов оказывали давление, чтобы они получили нужный результат. Полицейские могут быть уверены в вине подозреваемого и настолько сильно хотеть добиться обвинительного приговора, что потенциал для когнитивных искажений просто огромен. Всех криминалистов необходимо учить составлять непредвзятые отчеты.

Большую популярность приобрел американский телесериал «C.S.I. Место преступления». Разумеется, там многое выдумано, и порядок осмотра места происшествия, лабораторные методы, хронология и результаты зачастую совершенно нереалистичны и нелепы. Как бы то ни было, сериал определенно захватил воображение зрителей, и университеты быстро поняли, что могут неплохо подзаработать, заменив в своей программе, скажем, обычную химию на судебную. Криминалистика стала набирать популярность, и теперь «криминалистов» выпускается так много, что шансы найти работу будут далеко не у всех. На момент написания этих строк мне и моим коллегам текущее состояние криминалистики в Великобритании кажется весьма плачевным. Созданы сотни разных университетских программ, название которых включает слово «судебный». А что насчет базовых дисциплин – ботаники, зоологии, химии, биохимии и математики? Сейчас в Великобритании практически невозможно выучиться на ботаника, хотя этот предмет считается незаменимым за рубежом, и уж точно ценится в Китае, Индии и в Испании. Все чаще и чаще для сложной работы нам приходится нанимать ботаников-криминалистов из других стран.

Все теперь получают знания о ДНК, однако и здесь не обходится без ошибок. Порой они возникают в лаборатории, но чаще всего проблема состоит в неверной интерпретации результатов. За последние годы это привело к ряду серьезных судебных ошибок, что не может не пугать. Хуже того, в результате совершенствования ДНК-экспертизы она стала жертвой собственного успеха. Методики уже настолько чувствительные, что ДНК-профиль можно получить всего из нескольких клеток. Даже если лабораторные методы безупречны, наличие ДНК какого-то человека на месте преступления вовсе не обязательно означает, что он действительно там присутствовал, так как перенос ДНК происходит постоянно. Одна из главных трудностей – понять, мог ли состояться перенос с первичного источника на вторичный, и даже на третичный. Когда мы встречаемся с друзьями или когда толпа прижимает нас к другим пассажирам в метро, постоянно происходит обмен ДНК, так что невиновный человек запросто может быть обвинен в совершении преступления. Результаты ДНК-экспертизы подвергают сложным методам статистического анализа, для которого используются специальные компьютерные программы, однако при этом возникают новые проблемы. Человек, интерпретирующий ДНК-профиль, может не знать деталей проведенного анализа данных. Нет никаких сомнений в эффективности ДНК-экспертизы, и ее совершенствованием занимаются множество чрезвычайно умных людей, однако известно, что она не всегда дает стопроцентные результаты.

Когда следов ДНК или отпечатков пальцев обнаружить не удается, на помощь неизбежно приходит судебная палинология. Отпечатки пальцев, ДНК и текстильные волокна – три самых важных типа следовых улик в криминалистике. Пыльца и споры, наряду с другими микроскопическими частицами, представляют отдельный тип улик, которые – при правильном анализе и интерпретации – могут стать крайне весомыми доказательствами. Тем не менее, мне остается только гадать, станет ли моя профессия частью арсенала криминалистики в будущем? В британских университетах больше не готовят универсальных ботаников или микологов.

Я часто получаю обычные и электронные письма из-за рубежа, как от студентов, так и от опытных ученых, спрашивающих, могу ли я заняться их обучением, либо интересующихся, могут ли они приехать поработать со мной, чтобы узнать, что к чему. Когда же я объясняю, что у них должна быть докторская степень по палинологии или ботанике, а также многолетний опыт работы, разговор прекращается. Я проработала ученым-исследователем и лектором многие годы, прежде чем меня неожиданно привлекли к расследованию преступлений. Я уже была в состоянии разработать план действий и реализовать его вплоть до уровня судебного разбирательства. Я не училась, а просто применила уже имевшиеся у меня знания. Мои коллеги из Техаса и Новой Зеландии тоже были учеными всю свою жизнь, прежде чем на закате карьеры пришли в криминалистику. Они все уже давно перешагнули за пенсионный возраст, и, как ни сложно в это поверить, я тоже. Подобная работа не для новичков.

Я никогда не смогу считать себя вышедшей на пенсию. Как по мне, это весьма странное понятие. Если есть, что делать, делай это. У меня есть полезные для общества знания и навыки, и было бы неправильно не делиться ими, когда в них возникает потребность. Порой мне кажется, что я сделала уже вполне достаточно, и, хотя продолжаю участвовать в расследованиях, я больше никогда не буду жертвовать своей жизнью, чтобы работать с полицией в таком интенсивном режиме, как раньше. Жизнь? У меня ее не было. Я даже толком не знала своих соседей и целиком посвящала себя работе, к большому огорчению моих очень немногочисленных близких друзей.

Одна из потрясающих особенностей судебной экологии – или вообще любой экологии – в том, что ты никогда не перестаешь учиться. Каждый образец приносит тот или иной сюрприз, и меня никогда не перестанет будоражить всплеск адреналина, когда я иду от лотка с микропрепаратами к предметному столику микроскопа. Хочется продолжать и продолжать изучение. Всегда есть, на что еще взглянуть, что еще записать, измерить, интерпретировать; мир природы кажется безграничным. Первую половину своей карьеры я изучала прошлое, для чего нужно было копаться в осадочных породах и почвах. Криминалистическая работа же сосредоточена главным образом на настоящем, и все улики находятся в основном на поверхности. Единственное предсказуемое здесь – непредсказуемость матери-природы. Можно составить подробные протоколы и методические указания по выполнению конкретной работы, однако невозможно создать универсальную безошибочную модель, применимую к любой ситуации. Каждый раз приходится во всем разбираться заново.

Многие люди определенного возраста воображают, будто у них будет возможность повторно прожить свою жизнь. С годами особенно остро понимаешь, что попытка только одна. Это уже избитая фраза, но, подобно многим избитым фразам, она абсолютно истинна. Я никогда ничего не планировала – все сложилось в моей жизни само собой, но, зная то, что знаю сейчас, сделала бы я что-то по-другому? Да, сделала бы. Когда я была мечтательной девочкой, представляла, как могу стать балериной, пианисткой или ученым-исследователем. Полагаю, в итоге я добилась самого простого из трех, однако, оглядываясь назад, понимаю, что, возможно, мне следовало бы заняться юриспруденцией и стать королевским адвокатом. Я бы не хотела быть обычным адвокатом, потому что, независимо от занимаемой должности, их неизбежно называют младшими. Именно королевские адвокаты ведут дело и наделены полномочиями давать присяжным рекомендации. В Великобритании, США и на территории большей части Содружества наций действует состязательная система судопроизводства. Защита и обвинение борются между собой за победу, и, как я знаю по опыту, запрещенных приемов здесь нет. В ходе суда позиция полиции противопоставляется позиции обвиняемого, и адвокат выступает в роли щита от всех провокационных вопросов. Когда противоборствующая сторона начинает пытаться тебя дискредитировать, это верный знак, что ты справился со своей задачей, и представленные тобой доказательства неопровержимы.

Мне всегда нравились судебные прения, когда доказательства подвергаются подробному критическому анализу и ставятся под сомнение. Приходится постоянно «соображать на ходу»: адвокат нападает, свидетель защищается, и адвокат нападает снова. Эти состязания могут порой затягиваться в зависимости от уверенности и выдержки свидетеля. Иной раз смышленому адвокату удается размазать свидетеля одной лишь вступительной речью. К счастью, меня подобная участь миновала, но опытный свидетель-эксперт всегда ожидает худшего. Лучшие адвокаты серьезно готовятся к суду, либо за них это делают прилежные помощники. Тогда им не составляет труда нанести максимально точный удар. Тем не менее, если свидетель действительно эксперт в своем деле, никакая подготовка не поможет адвокату дотянуться до его уровня знаний, и меня не перестает поражать, как часто адвокаты вообще оказываются практически не подготовленными.

У некоторых имеется лишь расплывчатое представление о сути дела, и они проводят допрос своего свидетеля в суде на основании того, что им удастся выудить у свидетеля обвинения. Самые лучшие из них, ознакомившись с моими отчетами, запрашивали встречу со мной, чтобы все подробно обговорить заранее. Самое ужасное выступление в суде у меня было, когда королевский адвокат не удосужился ознакомиться ни с одним из моих отчетов до того, как я принесла присягу. Самое короткое же состоялось во время судебного заседания по делу об убийстве в Центральном уголовном суде Лондона. Мне пришлось объяснять все тонкости полученных результатов адвокату защиты в коридоре суда за пять минут до начала перекрестного допроса. Я была в недоумении и возмущении, потому что потратила на это месяцы работы. А адвокат не отправился в тюрьму за недобросовестное исполнение своих обязанностей – эта участь ждала его подзащитного.

Мне довелось видеть жертв убитых многими разными способами: задушенных, отравленных, зарезанных, задохнувшихся и расчлененных, а также наблюдать, что происходит с трупами в различных местах и условиях. Меня неизменно поражало, что тело – это пустой сосуд: внутри него не оставалось ничего, что делало бы его человеком. Я нисколько не сомневаюсь, что после смерти человек превращается в нечто неодушевленное. Мы не придаем особого значения выброшенной в мусорный бак пустой бутылке; если мы о чем-то и думаем, так это о спасении планеты от загрязнения, и порой к человеческим трупам относятся точно так же – как в древности, так и по сей день. Современные социальные нормы требуют проведения замысловатых ритуалов избавления от мертвых, которые соблюдаются независимо от того, насколько близкими были отношения с покойным.

За последние пару лет я потеряла нескольких близких друзей, и, стоя в угрюмой тишине, склонив голову и делая вид, будто читаю молитву, я частенько задавалась вопросом, насколько меня заботит лежащее в гробу тело. Разумеется, я дорожу воспоминаниями об этом человеке, нашими отношениями и проведенным вместе временем, но что насчет самого тела? До него мне особого дела обычно нет, хотя есть и исключения. Меня до глубины души волновала судьба тел моего ребенка, бабушки и каждого из моих котов. Почему? Полагаю, дело в том, что я была тесно знакома с этими телами, их запахами, и они остались мне чрезвычайно дороги. Эти чувства иррациональны, но я не могу их отрицать.