Птицы, пчелы, волки и киты

Однажды утром, в дни моей поездки в Арктику, я встала пораньше, надела толстые непродуваемые брюки и анорак с капюшоном, отороченным волчьим мехом, перебралась через взрослых и детей, спящих на полу однокомнатного домика, приоткрыла фанерную дверь и протиснулась в щель, стараясь не впустить внутрь холодный воздух с улицы. Сунув ноги в тяжелые, утепленные войлоком сапоги, я выпрямилась и посмотрела прямо перед собой. Домик стоял на склоне холма в устье большого фьорда, покрытого аквамариновым морским льдом; мощные приливы толкали этот лед к берегу, образуя гигантские рюши. Чтобы добраться до этого уединенного жилища, мы несколько часов ехали на нартах на юг от Икалуита, обогнули берег залива, миновали место под названием Питсиулааксит (на инуктитуте – «остров, где гнездятся кайры»), затем Каакталик («место, где давным-давно оставили тюфяк из оленьих шкур») и повернули вглубь побережья у Нулуарйюка («маленькая задница»). Привязав собак к длинной цепи, вбитой в лед, мы принесли из ближайшего пруда в холмах бруски замороженной свежей воды, вырезав их тяжелыми металлическими лопатами, а затем растопили, чтобы пить. На ужин у нас были вяленые оленьи ребрышки, тонкие кусочки сырого арктического гольца, белая куропатка, запеченная в собственной крови, и вареное мясо овцебыка. Собаки спали внизу, прямо на снегу; при моем появлении они едва приподняли носы. За ними тянулся белый лед залива. Кромка ледяного поля, где лед встречается с открытым океаном, по-прежнему находилась в нескольких сотнях километров южнее.

На Баффиновой Земле я ожидала увидеть массу охотников на собачьих упряжках, но быстро поняла свою ошибку: это все равно что приехать в Нью-Йорк и удивляться, куда делись все кареты, запряженные лошадьми. Да, в Гренландии закон требует от охотников запрягать собак, а на окраине Нунавута кое-где еще сохранились упряжки, которые участвуют в соревнованиях, но во всем Икалуите их было, наверное, с полдесятка. Все остальные пользовались снегоходами. Мне удалось поехать к домику на собачьей упряжке, принадлежавшей Мэтти Макнейр, путешественнице, возглавившей первую женскую экспедицию на Северный полюс и несколько десятков лет прожившей в Икалуите. Ее собаки были тренированными и исходили вдоль и поперек всю Баффинову Землю, зачастую в поездках, когда Макнейр намеренно ориентировалась по природным ориентирам, звездам и снегу. Но сама она говорила, что собаки умеют находить дорогу гораздо лучше ее. «Не знаю, как они это делают. У меня были собаки, приходившие точно в город в такую погоду, когда я вообще ничего не видела, – рассказывала она. – И не по запаху. Увидеть они ничего не могли, значит, и не по следам. Бог его знает, как они находили дорогу. В начале года я отправилась в путешествие и ехала по следу снегохода, а собаки свернули и обогнули скалу, потому что там проходил наш путь в прошлом году. Они ориентировались не на след снегохода, а на прошлогодний маршрут».

Ездовая собака иннуитов – это особая порода, которая на протяжении многих поколений помогала людям жить в Арктике. Без этих собак по снегу и льду было не пройти; летом и осенью они перевозили по неровной тундре продукты и предметы обихода. Собаки были так важны, что зачастую их кормили первыми – и только потом еду давали детям и взрослым. Сегодня снегоходы в чем-то неоспоримо лучше собак: чтобы прокормить последних, надо охотиться почти весь год. Как объяснял мне один из владельцев, на упряжку из девяти животных уходит четыре с половиной тонны моржового и тюленьего мяса в год. Большинство охотников не могут потратить столько времени на добычу корма для собак. Погонщик собак Кен Макрури говорил: «Иннуиты – прагматики, а не романтики. Если собачья упряжка не приносит пользы, от нее отказываются. Снегоходы позволили людям работать весь день и оставаться охотниками. Не нужно все лето добывать еду. Снегоход есть не просит»[77].

Разница между путешествием на снегоходе и собачьей упряжке очевидна. Снегоход намного, намного быстрее. Но медлительность упряжки позволяет идеально изучить местность, запомнить ориентиры, детали маршрутов, названия мест – и полюбоваться видами. «Чем быстрее едешь, тем меньше видишь», – объяснял Джон Макдональд, который двадцать пять лет прожил в Иглулике, активно содействовал проекту общины «Устная история» и написал книгу «Арктическое небо». Однажды он ехал в Иглулик с пожилым иннуитом, который остановился у камня, узнав его по узору лишайника на поверхности. «Я бы проехал мимо и даже не глянул, – говорил Макдональд, – так обычно и бывает, когда берешь снегоход»[78]. Кроме того, снегоходы создают впечатление, что вы всегда двигаетесь навстречу ветру, тогда как охотники на собачьих упряжках едут достаточно медленно, могут чувствовать направление ветра и использовать его как ориентир, чтобы придерживаться выбранного направления». И действительно, на востоке Арктики местные жители часто использовали ветер в качестве компаса, осями которого служили уангнак и нигик, и в их языке имеется шестнадцать слов для обозначения промежуточных направлений. Зачастую в ориентировании на местности важную роль играют собаки иннуитов, о чем свидетельствует рассказ Макнейр. Хороший ездок на собаках (в Восточной Арктике его никогда не называют «погонщиком») редко пользуется хлыстом – или вообще не пользуется. Оптимальные взаимоотношения между ним и собаками основываются на понятии исума: в переводе с иннуитского – «разум», «мышление», а в определенном контексте – «жизненная сила». Ездок направляет упряжку с помощью разума, передает ей свою волю. Вожак упряжки называется исуматак – «тот, кто думает», и он лучше всего понимает волю ездока. «Вы должны направить свою исума, – объясняет Макрури. – Вы должны передавать свои мысли собакам, а они должны реагировать на них… вы общаетесь с собаками через разум и голос».

По словам Макрури, только после того, как закончился его период ученичества у других охотников и у него появились свои собаки, он начал понимать, насколько важны могут быть иннуитские собаки для того, чтобы не заблудиться. Он раз за разом убеждался, что некоторые собаки его упряжки обладают необъяснимой способностью находить дорогу в любых условиях. «Несколько раз я попадал в снежную бурю, и собаки приводили меня домой. Похоже, у них есть чувство дома, и они идут в этом направлении. Уверен, что они и на метр не сбились со следа, хотя я сам ничего не видел». Этим качеством обладают не все его собаки; у одних оно выражено сильнее, у других слабее. «Они не похожи на типовые дома, у каждой свои способности, причем очень разные», – объяснял он. Но иннуиты на протяжении сотен поколений безжалостно отбраковывали собак, создав, по выражению Макрури, «поистине ошеломительного зверя». Он до такой степени доверял их памяти, что во время снежной бури переставал управлять ими и просто позволял идти туда, куда вел их инстинкт, нисколько не сомневаясь, что они привезут его домой, несмотря на отсутствие следов, по которым можно было бы найти обратный путь. И действительно, его собаки часто находили кратчайший путь по неизвестной местности к главной тропе, ведущей в Икалуит. Невероятные способности собак, похоже, были обусловлены созданием и запоминанием необыкновенно подробных и точных когнитивных карт. Но есть ли у них такие карты? Джон Макдональд рассказал мне, что у жителей Иглулика есть слово, обозначающее способность знать, где ты находишься, независимо от условий окружающей среды, причем это понятие применимо как к людям, так и к собакам, – аангаиттук. «Это слово можно перевести как “чрезвычайно наблюдательный”», – объяснял Макдональд[79]. Его противоположность, аангаюк, переводится как «тот, кто за окраиной поселка уже не знает, где находится, и бредет наугад»[80].

В 1970-х гг. специалист в области поведенческой психологии из Мичиганского университета предположил, что волки также способны формировать когнитивные карты. Роджер Питерс несколько лет наблюдал за волками в дикой природе и пришел к выводу, что эти животные могут создавать когнитивные карты с таким мастерством, которое обычно не встречается у нечеловекоподобных животных. И более того, он добавил, что эта способность не случайно является общей у людей и волков. Оба вида эволюционировали как социальные животные и охотники на крупную дичь, и это значит, что они образовывали группы и перемещались на большие расстояния, преследуя добычу, а затем возвращались к своим детенышам, к своей стае или к жилищам. По оценке Питерса, за двадцать четыре часа и волки, и люди могут преодолеть примерно одинаковое расстояние – около ста пятидесяти километров. «И у людей, и у волков были миллионы лет для того, чтобы найти решения проблемы, как не потеряться, где “потеряться” означает, что вы разлучены с товарищами по охоте, не знаете, как быстро вернуться домой или куда ушла добыча»[81]. Питерс полагал, что это не карта, похожая на вид с высоты птичьего полета, а скорее упрощенное представление об окружающем мире, в котором мозг, отбрасывая несущественную информацию, оставляет и упорядочивает остальные элементы: какова по размеру охотничья территория, где располагаются логово, источники воды, запасы пищи, как проходят маршруты, где можно встретить хищников, а также то, как все это соотносится в пространстве. У волков эти карты в значительной степени опирались на обонятельные сигналы, которые, как отмечал Питерс, в мире волка гораздо важнее, ярче и реальнее, чем может представить человек. «Для волков реальность объекта может определяться запахом в большей степени, чем визуальными характеристиками», – писал он[82]. Из своих полевых исследований Питерс знал, что волки помечают свой путь приблизительно через каждые триста метров, уделяя особое внимание перекресткам – пересечению троп, которое чаще всего служит местом встречи с другими членами стаи. Волки создавали координатные узлы, превращая незнакомый ландшафт в сеть ориентиров.

Несмотря на раннее утро, солнце уже восемь часов как взошло над горизонтом, заливая землю мерцающим светом. Было довольно холодно, и я высунула ладони из рукавов анорака и обняла себя, чтобы согреться. Потом я начала подниматься по каменистому склону позади дома, проваливаясь в снег и переступая через ивы высотой с пол-локтя, словно великан в лесу. Многим из этих маленьких деревьев, вероятно, было больше ста лет; в Арктике они растут не больше чем на десятую долю миллиметра в год. Я надеялась увидеть, как на эту землю прилетают арктические гуси, преодолев почти 5 тысяч километров по невидимой воздушной трассе – вместе с пятью сотнями других видов птиц, у каждого из которых свои места размножения, кормежки и гнездования.

Иннуиты делят всех живых существ на три категории: анирнилиит (тот, кто дышит), нунараит (тот, кто растет) и уумайюит (тот, кто движется). Одни уумайюит относятся к тингмиат (тот, кто летает), другие – к писуктиит (тот, кто ходит). К последней категории относятся люди, а также северные олени и овцебыки. Арктические гуси – это тингмиат, очень ценимый охотниками, которые каждую весну неделями ждут их прилета. В Икалуите я видела двенадцатилетних детей с дробовиками через плечо, которые на снегоходах прочесывали окрестные холмы в поисках гусей. Двое молодых охотников в погоне за возможностью подстрелить гуся проехали на снегоходах почти 200 километров, надеясь найти птиц. Когда начинается массовый прилет гусей, охотник без труда может подстрелить больше шестидесяти птиц в день – их едят сразу или замораживают, они служат предметом обмена. Теперь я пыталась найти их среди этого безжизненного ландшафта, похожего на лунный, стараясь все время двигаться, чтобы не замерзнуть.

Жизнь на Земле создала миллионы видов животных, которые, подобно Одиссею, отправляются в путешествия, короткие и длинные. Риск заблудиться – это чисто человеческая проблема. Многие животные превосходно ориентируются в окружающем мире, совершая путешествия, далеко превосходящие наши возможности. Чемпион по миграции – полярная крачка, крохотный аргонавт весом сто двадцать граммов, которая каждый год путешествует из Гренландии в Антарктику и обратно, преодолевая около 70 тысяч километров. Крачки летят по ветру, и их обратный путь – мечта любого путешественника: они огибают Африку и Южную Америку. Серый буревестник пролетает более 60 тысяч километров, описывая гигантские «восьмерки» над просторами Тихого океана, чтобы поймать попутный ветер. По оценке орнитолога Питера Бертхольда, каждый год мигрирует около половины известных видов птиц – всего 50 миллиардов особей. Но грандиозные путешествия совершают не только пернатые. Стада зебр и антилоп гну, словно волны, перемещаются по Серенгети вслед за дождем. Кожистые черепахи покидают побережье Калифорнии и плывут в Индонезию, преодолевая больше 15 тысяч километров, а затем возвращаются на тот же пляж, где появились на свет.