Книги

Как мы ориентируемся. Пространство и время без карт и GPS

22
18
20
22
24
26
28
30

Фреска иллюстрировала миф из Времени сновидений: о том, как медовые муравьи позже превратились в людей, и о том, как Тропы песен соединились в Папанье. Создание фрески, занявшее несколько лет, тем не менее считается искрой, от которой разгорелось творческое движение «Искусство Западной пустыни»: аборигены, и мужчины, а вслед за ними и женщины, объединялись в кооперативы и создавали произведения искусства, отображая в них Время сновидений. Многие живописные полотна были сознательно изменены, чтобы защитить священные места, но сама живопись стала выражением сопротивления и стойкости аборигенов после десятилетий колониального угнетения, которое пыталось порвать их связи с родиной. Картины стали доказательством их прочной связи с землей, глубокого знания территории; впоследствии в судебных спорах о праве собственности на землю эти картины считались юридическими документами, подтверждающими, что аборигены владели этой землей на протяжении многих поколений. Думаю, создание картин аналогично пению или путешествию по Тропам сновидений – это проявление верности, благодаря которой их связь с землей не умерла.

Когда Дэвид Льюис в 1972 г. приехал в Папанью, он, сам того не подозревая, оказался в эпицентре этого зарождающегося ренессанса. Многие из тех, кто вместе с ним путешествовал по пустыне и показывал ему, как искать там путь, – Лонг Джек Филлипус Тьякамарра, Япа Япа Тьянгала, Фредди Уэст Тьякамарра и Анатьяри Тьямпитьинпа, – входили в ныне легендарную группу, с которой началось движение «Искусство Западной пустыни». Из одиннадцати первых акционеров галереи Papunya Tula Artists Pty Ltd, первого коллектива художников, семеро путешествовали с Льюисом более трех с лишним лет и знакомили его с методами навигации. Один из них, Билли Стокман Тьяпальтьярри, миниатюрный мужчина с широким лбом и глубоко посаженными глазами, рисовал картины, по экспрессии сравнимые с полотнами Джаспера Джонса и Жоана Миро. Он сопровождал Льюиса во время экспедиции в Западную пустыню в 1973 г. Ута Ута Тьянгала и Ноузпег Тьюпуррула, признанные мастера современного искусства аборигенов, в 1974 г. водили Льюиса к скотопрогонному тракту Каннинга. Все они участвовали в создании фрески о Сновидении медового муравья и в начале 1970-х гг. преподавали школьникам Папаньи рисование и мифы – и так впервые изображали и толковали свои грезы, тьюкуррпа, на плоском двумерном холсте.

Европейцам эта живопись напоминает произведения Василия Кандинского, Сальвадора Дали или Пабло Пикассо. В них присутствует завораживающая, сюрреалистическая геометрия, и зрителей неодолимо влечет к попыткам разгадать ее тайну. В одной из своих ранних работ, «История о колдуне 1971», Ута Ута Тьянгала освещает тему в ярких, насыщенных акриловых красках, темно-фиолетовой и горчичной. На картине два фаллических овала окружены кругами и линиями, изображающими путешествие из Нгуррапалангу, того места в пустыне Гибсона, где приблизительно в 1926 г. был зачат Ута Ута, в Юмари, где колдун вступил в незаконную связь со своей тещей. Картина изображает тестикулы Старика, соединенные с овалами линиями горчичного цвета. Это животворные источники и тропы между ними. В 1974 г. Ута Ута снова обратился к мифам Сновидений из Нгуррапалангу в одноименной картине, изобразив историю двух женщин и Коротконога, который убежал от Старика в Вилкинкарру. Женщины своим танцем создали углубление в глине, где после дождя растет еда, а Коротконог пробрался в пещеру и переместил священные предметы, которые превратились в холмы.

Когда я начала читать о путешествиях Дэвида Льюиса по пустыне Симпсона в 1970-х гг., то поняла, что имена некоторых его спутников совпадают с именами художников на музейных картинах: иногда эти картины продавали на аукционах за сотни тысяч долларов. Связь между методами навигации, которые изучал Льюис, и этим художественным направлением вовсе не казалась мне совпадением. Льюис искал опытных следопытов и охотников, которые родились и выросли в пустыне и наизусть знали ее топографию. Почитание природы и неутолимый интерес к ней, сделавшие их мастерами ориентирования, и тесная связь со Сновидениями и энциклопедическое знание буша превратили этих людей в мудрецов и созидателей.

Когда бы Льюис ни шел в пустыню с жителями Папаньи, его всегда удивляла их любовь к самому путешествию. «Я не мог до конца понять, почему мои друзья-аборигены так радуются этой монотонной езде от рассвета до заката, день за днем, по земле, оживотворенной священным мифом, – писал он. – Они отмечали каждую особенность местности, каждое растение, каждый звериный след – и тут же начинали о нем говорить. Когда мы возвращались в поселок, друзья с завистью слушали живописные рассказы о местности, по которой мы проезжали, – какие там высокие песчаные холмы, какого цвета скалы, как много там медоносных цветов»[157].

Вероятно, термин «карты» слишком ограничен, чтобы описать многослойность метафор и истории в современном искусстве аборигенов. Но невозможно отрицать прямую связь живописи с географией местности. Картины представляют собой топографию Сновидений, а Сновидения – священная география земли. «Дороги и тропы аборигенов – это карты; это связи с территорией, рассказы о передвижении людей, метафоры путешествий, связующие звенья между духовным миром человека и ландшафтом», – пишет Дейл Кервин[158]. Специалист по истории искусства Вивьен Джонсон считает, что картины аборигенов похожи на европейскую картографию и могут считаться юридическими документами. «Подобно западным топографическим картам, эти картины представляют собой крупномасштабные карты территории, основанные на изучении местности, при котором огромное внимание уделено точности взаимного расположения изображенных объектов, – утверждает она. – Их можно использовать для определения места, а точность придает им силу юридического документа – в Западной пустыне они являются графическими эквивалентами европейских документов о праве собственности»[159].

С ней согласны не все. Австралийский антрополог Питер Саттон утверждал, что по рисункам место не определить, потому что человек, не знакомый с местностью, не способен ими воспользоваться. Но то же самое можно сказать о карте Google: если вы не знаете, что такое автомобиль, никогда не были на дороге и не знакомы с разнообразными обозначениями современной картографии, карта Google никак не поможет вам определить местоположение. Обе разновидности карт зависят от багажа знаний, который несет с собой путешественник; то, что остается скрытым, определяется наблюдателем. «Европейские карты не автономны, – пишет Дэвид Тернбулл в своей книге «Карты как территории». – Их можно прочесть только с помощью мифов, которые европейцы рассказывают о своих взаимоотношениях с землей»[160]. Тернбулл утверждал, что сами карты представляют собой метафоры для культур, которые их создали, – если они не нарисованы в масштабе 1:1, их точность и реалистичность определяются скорее точкой зрения, а не нейтральным или эмпирическим изображением.

19 октября 1972 г. Дэвид Льюис прервал исследования навигации и отправился в свое первое одиночное плавание на яхте вокруг Антарктиды. Это было чрезвычайно трудное путешествие, и Льюис едва не погиб; его яхта «Полярная птица» (Ice Bird) три раза опрокидывалась и в конечном итоге 20 марта 1974 г. он был вынужден оставить судно в Кейптауне. Вернувшись в Австралию, Льюис снова отправился в пустыню, в новое путешествие, в котором его сопровождали Джеффри Тьянгала и Япа Япа Тьянгала. Исходным пунктом у них был Йайаи, недавно основанное поселение аборигенов, а конечным – Джупитер-Велл в 600 километрах к западу. С ними ехал Фред Майерс, американский аспирант, который жил в Йайаи с июня 1973 г. и собирал материал для диссертации по антропологии. В документальном фильме о поселении, снятом в тот период, он – шатен в очках с сигаретой в одной руке и блокнотом в другой – часто мелькает на заднем плане, наблюдая за собраниями и повседневной жизнью пинтупи. Особенно его интересовала живопись жителей Йайаи, которую в те времена покупали, а затем перепродавали в Алис-Спрингс. Интерес Майерса к пинтупи, а также к политике, культуре и искусству Западной пустыни не иссякал несколько десятилетий. В 1985 г. в своей книге «Страна пинтупи, самобытность пинтупи: чувство, место и политика у аборигенов Западной пустыни» (Pintupi Country, Pintupi Self: Sentiment, Place, and Politics among Western Desert Aborigines) Майерс с огромной любовью описывает австралийский пейзаж:

Эту суровую землю европейцы считают безводным и опасным местом, но ее красный песок, плоские равнины с редкой бледной растительностью и скалистые, изъеденные эрозией горы под удивительным синим небом невероятно красивы. Невозможно не почувствовать этой необъятности и умиротворенности. Бледность красок кажется некой призрачной обителью цвета, почти бестелесной… В долговечности и неизменности этого пейзажа аборигены видят образ преемственности, к которой стремятся в своем обществе и которую считают более прочной и реальной, чем их временные передвижения по поверхности земли[161].

Однажды холодным февральским утром я дошла пешком до Вашингтон-Сквер-парка в нижнем Манхэттене и поднялась на лифте в офис Майерса, который располагался в сером высотном здании Нью-Йоркского университета. Там у меня сразу поднялось настроение: я увидела груду книг, карт и самых разных предметов, собранных Майерсом за сорок с лишним лет экспедиций в Австралию. Затем он открывал картотечные ящики, один за другим, доставал из них топографические карты окрестностей Папаньи и показывал мне маршрут своего путешествия с Льюисом и Тьянгала. Еще до того, как они отправились в путь, Майерс уже имел представление о невероятных навигационных способностях аборигенов; даже маленькие дети всегда знали, где находятся. «Мои друзья обладали изумительной памятью», – рассказывал он мне. Очень часто они просто не понимали, что Майерс может заблудиться. «Поверьте, в семь-восемь лет дети уже ориентируются на местности». Порой, когда он спрашивал спутников, куда ехать, они искренне удивлялись: «Ты уже здесь был, ты видел это место! Нам в ту сторону. Езжай туда, на север». Майерс рассмеялся. «Я ехал через заросли акации, боясь проколоть шину или порвать трансмиссию, а они повторяли: “На север! На север!” Какого черта? Я понятия не имел, в какой стороне север».

Майерс пролистывал файлы на компьютере, разыскивая цифровые копии фотографий, которые сделал во время путешествия с Льюисом в 1974 г. На одной из них Джеффри Тьянгала, которому еще нет тридцати, стоит перед погасшими углями костра, разведенного накануне вечером, и держит в руке белую эмалированную кружку; в то утро лагерь свернули, чтобы продолжить путешествие. На Джеффри персиковая клетчатая рубашка, темные джинсы поддерживает потертый кожаный ремень с серебристой пряжкой; черные волосы перевязаны куском ткани наподобие ленты. За ним чуть в стороне стоит Япа Япа Тьянгала, в джинсовой куртке и широкополой фетровой шляпе, отбрасывавшей тень на глаза. Они бы подошли в рок-группу Джими Хендрикса. «Джеффри Джеймс и Япа Япа были моими лучшими друзьями, – сказал мне Майерс. – Джеффри умер несколько лет назад. Он был потрясающим человеком. Почти в одиночку вернул свой народ на исконные земли у тракта Каннинга».

По мнению Маейрса, произведения современного искусства аборигенов больше похожи на концептуальные карты, чем на географические. «Расположение черт ландшафта и их взаимосвязь редко соответствуют – или вообще не соответствуют – реальным географическим направлениям, – объяснял он. – Скорее это мнемонические символы мест. В одних картинах больше очевидной и полезной информации, в других меньше». Что касается отдельных людей, «я бы сказал, что большая часть их знаний очень конкретна, связана с тем, что они уже бывали в этом месте. Чем бы они ни занимались, по большей части они вспоминают свои путешествия с родителями». Сами мифы Сновидений многогранны и используются для разных целей. «Это одна из форм, в которых зашифрованы знания, направления и сведения об экосистеме, – продолжил Майерс. – А кроме того, с помощью этих мифов люди подтверждают свои права; мифы объединяют людей, помогают понять природу этих отдаленных мест. Это скелет, на который можно поместить огромное количество географических знаний. Как все это запомнить? Ну, у меня там отец вырос, и муравьи там водились. Это такой способ свести все знания воедино». Сложность и глубина этого знания просто поразительны. Даже сегодня, после нескольких десятков лет, проведенных в Австралии, и несмотря на свободное владение несколькими диалектами аборигенов, Майерс все еще не без труда понимает язык, с помощью которого аборигены сообщают друг другу о направлении.

После того как Льюис приехал в Йайаи, экспедиция направилась в семидневное путешествие на запад. Для Майерса одним из самых памятных стал эпизод, когда произошло нечто поистине необычное: Тьянгала заблудились. Льюис тоже очень удивился и упомянул об этом случае в нескольких журнальных статьях и в своей книге «Образы на ветру» (Shapes on the Wind). Путешественники решили направиться к месту под названием Тьюлиюрния, где в Сновидениях собаки динго загнали двух людей-ящериц под землю и оставили после себя след в виде желтых треугольных камней. Тьянгала хотели собрать немного дерева мульярти для копий, а также принести в Йайаи несколько священных камней. Тьюлиюрния находилась в 40 километрах от лагеря. Льюис подробно записал маршрут к этому месту среди травы, невысоких барханов и «неровностей, не заслуживавших названия холмов»[162].

1. Семь километров чуть южнее западного направления на Намурунья-Соук, крошечную впадину, на мой взгляд ничем не примечательную.

2. Тринадцать километров на юго-запад к месту, где были найдены острые камни, подходящие для кремневых ножей. Это было рядом с небольшой возвышенностью.

3. Пять километров на юго-восток, затем вокруг бархана к Рунгкаратьюнку, священному месту.

4. Извилистой дорогой между барханами в основном на западо-юго-запад, шестнадцать километров к каменистой впадине Тьюлиюрния у небольшого холма. Священное место находилось в двух километрах от нее.

Дойдя до Тьюлиюрнии, они подобрали несколько камней и собирались здесь переночевать. Но аборигены вдруг забеспокоились. Не совершили ли они ошибку, приведя белых людей в место Сновидений? Возможно, не следовало трогать камни? В конце концов они решили, что нужно как можно скорее вернуться к месту предыдущей ночевки. Все погрузились в две машины и наглухо закрыли окна, чтобы внутрь не проникли злые духи динго. А затем разразилась катастрофа.

«Стало так темно, что мы заблудились, – рассказывал Майерс. (Льюис предположил, что свет фар также ослаблял ночное зрение и не позволял разглядеть местность.) – Мы ехали до тех пор, пока не вернулись к тому месту, откуда начинался наш путь. Наши проводники разволновались, полагая, что это духи возвращали нас обратно. За руль сел Джеффри, но все повторилось, и тогда аборигены по-настоящему испугались». Наконец их белый механик, Дэвид Бонд, привез их к месту предыдущего лагеря – он ехал на восток, так чтобы Южный Крест был виден в окне справа. Из этого происшествия Льюис предположил, что пинтупи, несмотря на все свое искусство навигации, не умели ориентироваться по звездам. Однако, по мнению Майерса, проблема была не в звездах, а в скорости, с которой двигались автомобили. «Когда вы идете пешком, вы не теряете чувства направления. Они знали, где находятся звезды, знали, где звезды восходят, но им это было не нужно, – объяснял он мне. – Направление при ходьбе они определяли по положению тела. Они не останавливались, чтобы найти север. Это не вычисления и не решение простой когнитивной задачи. По большей части это непрерывное слежение».

К концу своей работы в Австралии Льюис пришел к убеждению, что навигационные способности его спутников сводились к «своего рода динамическому образу, или мысленной “карте”, которая постоянно дополнялась в зависимости от времени, расстояния и направления движения и радикально перестраивалась при каждой смене направления, так что охотники всегда знали точное направление на свой лагерь и/или цель»[163]. Льюис не знал, что в то же самое время, когда он странствовал по пустыне вместе с жителями Папаньи, за 15 тысяч километров от Австралии, в Лондоне, двое нейробиологов разрабатывали очень похожую теорию навигации человека, основанную на ментальной карте в его мозге.