— Я понимаю, просто… Я должна знать, что произошло у них на самом деле. Мы с Сашей крупно поспорили, когда вы уехали, я думала, что он снова начал давить на Катю, пытаясь заставить ее перейти к нему в компанию или… отказаться от тебя, но… Мне кажется, все гораздо серьезнее.

Женщина посмотрела на меня глазами, полными мольбы.

— Ирочка, он мне не расскажет правды, а Катя… Она просто ответит, что все в порядке. Она никогда не говорит ничего, что могло бы меня взволновать. Помоги мне. Ты же знаешь, что я приму ее сторону, что бы ни случилось.

Эти слова стали решающими. Выдохнув, я проговорила:

— Ваш муж не только пытался заставить ее отказаться от меня. С этим она справилась без проблем, — грустно усмехнулась я. – Он… Он очень жестокий человек. Он давил на то, что она виновата в том, что произошло.

Светлана Юрьевна сидела, молча глядя мне в глаза.

— Ты же шутишь, правда? – наконец, произнесла она. – Нет, я знаю, что Саша может быть жестким, но он не мог… Не ей в лицо… Не может быть, — покачала она головой. – Наверняка, ты что-то не так поняла. Это Катя тебе рассказала?

Я вздохнула и тоже покачала головой.

— К сожалению, я слышала это собственными ушами. Он прямо ей сказал, что она виновна в их гибели. И что… она пляшет на их костях, — зачем-то добавила я. Мне хотелось, чтобы мать поддержала Волжак, чтобы она знала, какой ее муж подонок.

— Не может быть… — прошептала женщина, глядя уже не на меня, а куда-то перед собой. – Как… Как он мог? Этого не может быть.

— Простите. Мне жаль, — искренне извинилась я. Да, больно, когда близкие тебе люди оказываются говнюками, но он не заслуживал того, чтобы я утаила о нем правду.

— Я… Нет, спасибо, что… Что рассказала мне, — пробормотала Светлана Юрьевна, все еще глядя в одну точку. Через пару мгновений она, наконец, подняла взгляд на меня. – Как она?

— Уже… лучше, — уклончиво ответила я. – Я надеюсь, по крайней мере. Не хотелось бы, чтобы она вновь вернулась в то состояние…

— В «то состояние»? – брови Светланы Юрьевны взмыли вверх. – О чем ты говоришь?

— Она очень долго жила, не позволяя себе радоваться. Не позволяя себе чувствовать. Не подпуская никого. И… Она больше десяти лет жила с этим чувством вины, так что… неудивительно, на самом деле, потому что ее отец до сих пор твердит ей об этом.

— Господи… Я даже представить не могла… Как она… справилась? – Светлана Юрьевна выглядела шокированной.

— Ну, ей долго это не удавалось. Слава Богу, больше попыток суицида не было, и то хорошо, — проговорила я, вытягивая ноги. – Когда мы познакомились, она даже улыбаться себе почти не позволяла.

— Постой-постой, — прервала меня женщина. – Попыток…. суицида?!

Я широко раскрыла глаза. Нет-нет-нет. Только не говорите о том, что родители Волжак были не в курсе! Вот дерьмо!

— Ну, я имею в виду… В смысле… Жить, отказывая себе во всем – своего рода… медленное самоубийство… По-моему, это даже кто-то великий сказал, нет? – нервно усмехнулась я.