— Я не буду ничего передавать, — вдруг перестав смеяться, гаркнул на меня сорг, и грубо затолкал в шатёр.

— Эй! Скажи Гэраху, что у меня есть разговор! Отведи меня к нему!

— Господин запретил с тобой говорить, — послышалось у входа.

— Но ты ведь говорил! — возмутился я.Сорг шаркнул ногой, но ничего не ответил.

— Ну и пошел ты..., — выпалил я в сердцах.

В этот раз шатёр оказался попросторнее, нежели тот в котором я сегодня проснулся. Здесь можно было даже встать в полный рост. В углу горел факел, по центру лежала ярко- красная шкура баагвайя. В конце шатра стоял небольшой деревянный поднос с едой. На этот раз мясо принесли. Злость жгучей волной ударила в голову, затмевая разум, и я рванул к выходу. Со всего разбегу напоролся на караулящего меня сорга-шутника.

— Куда?! — тот резко среагировав, пихнул меня ручищей в лоб, я залетел обратно в шатер и завалился на спину. Рана тут же напомнила о себе острой болью.— Сдурел? — татуированная морда появилась между серых створок входа и выражала крайнюю степень недоумения.

— Убери мясо! — выкрикнул я больше от боли, чем от возмущения.

— Я тебе что? Прислуга?

— Пока не уберешь, буду пытаться убежать! — пригрозил я.Морда сорга приняла задумчивый вид.

— Ладно, давай сюда мясо, сам сожру, — наконец согласился сорг.

— Я к нему не притронусь, зайди и сам забери.

— Мне нельзя!

— Да-да, и говорить со мной тоже нельзя! — язвительно заметил я.

Сорг мелкими неуверенными шагами, словно нашкодившая детина, наклонив голову и то и дело опасливо косясь в мою сторону, вошёл в шатёр, загреб в охапку мясо и быстро-быстро скрылся за пологом.

Когда кусок мертвого кинцемори покинул шатёр, я облегченно выдохнул. Теперь можно было и осмотреться. Походный шатёр сделан, как и все у соргов, из подручных материалов, а точнее сказать из мусора. Палки, металлические пруты, материал штопаный из чего попало: кожа, дерматин, брезент, ткань всех видов и мастей. Я, корчась от боли, пополз в другой конец шатра, подальше от входа. Приподнял полог, заглянул, и тут же глаза мои наткнулись на грязные босые пятки.

«Зараза! Сзади тоже стерегут!»

Отполз в бок — там ничьих пяток не оказалось, что не могло не радовать. Значит только вход и торец. Из-под поднятого полога я смог разглядеть не много, обзор заслонял соседний шатёр. Но справа я смог разглядеть отдыхающих баагвайев и стерегущих их соргов.

Переполз на другую сторону — здесь обзор был открыт. Взгляд сразу наткнулся на Диолу. Её привязали к телеге за шею, руки связали за спиной. Зрелище удручающее. Она стояла, закрыв глаза, выражение лица казалось умиротворенным. Я тешил себя мыслью, что она спит и не видит, как сорги жрут её соплеменников. Я думал о том, почему же мне так хочется спасти её. Почему я готов ради неё жертвовать собой? Очевидно, это не было влечением или каким-то другим романтическим чувством. Нет, напротив: Диола казалось такой чистой и наивной, словно ребёнок. Возможно, в этом кроется причина. Отцовское чувство, желание защитить слабого. Мне нравилось это ощущение, по крайней мере, это уже хоть что-то, что могло характеризовать меня. Значит, есть надежда, что я хороший человек.— Эй! Ты что делаешь? —позади проскрежетал возмущенный старушечий голос.Я испуганно обернулся, так и оставшись стоять на карачках около приподнятого края полога, словно нашкодивший кот слопавший хозяйские сосиски. На меня с недоверчивым прищуром смотрели жёлтые, покрытые сетью глубоких морщин, глаза старухи, которую я уже видел утром. Она прижимала к отвисшей груди корзину с какими-то колбочками, баночками, сухими травами.— Решил свежим воздухом подышать, — ответил я и с невозмутимым видом выпрямился, встал и отошёл в другой конец шатра. — А тебе чего?— Рану твою смотреть пришла, — недовольно пробурчала она. — Раздевайся и ложись на живот.Я демонстративно протянул ей связанные руки. Она зло выругалась, её крючковатые коричневые пальцы с черными ногтями ловко принялись развязывать узлы. Почувствовав свободу, я сразу же начал разминать онемевшие запястья.

— Раздевайся и ложись, — снова скомандовала она.