Упершись о стену какого-то здания в подворотне, рядом с которым не помню, как очутился, пытался расстегнуть ворот, не в силах сделать глотка воздуха. Тряслись пальцы, от чего было еще сложнее сделать задуманное. Пот струился ручьями. Рубаха прилипала к телу. Было жарко, было невыносимо душно. Вскоре, разум возобладал и тело, спустя несколько глубоких и медленных вдохов и выдохов, пришло в норму. Меня перестало трясти. Придя в себя, первым делом дошел до казарм и у капитана вызнал все необходимое о погибших. Как бы там ни было, и как бы сложно все не приходилось, долг обязывал завершить дело. Но, к моему облегчению, остальные четыре семьи приняли меня лучше. Не было упреков, не было ничего злобного в мой адрес. Только слезы, много слез, которые отпечатались во мне на всю жизнь.
Наконец, день завершился, и я мог прийти в свои покои и побыть один. Снял с себя одежду, оставшись только в одном нижнем белье, сел на кровать, схватил руками голову и просто замер, не в силах даже думать о чем-то. Я был абсолютно пуст; только какое-то тяжелое, жгучее состояние давило где-то внутри в районе груди. Но сердце не может так болеть, потому что это всего лишь совокупность мышц, сосудов и чего там еще. Наверное, так может болеть только душа, если она у меня есть, в чем я сейчас очень сомневался. «Что мне теперь делать?» — задавался я бесконечно этим вопросом, заглядывая в будущее и понимая, что подобное, скорее всего, неизбежно и повторится. Люди всегда будут умирать, и я не смогу защитить их всех. Но ведь, с другой стороны, они сами выбирали этот путь, где был всегда риск расстаться с жизнью, поэтому и ответственность на них самих. Я так говорил, я так считал и продолжаю считать, но от этого мне не становилось легче, а в ушах стоял фон бесконечных слез. «Что я должен был сделать? — появился новый вопрос. Нельзя было выезжать. Но даже так они бы все равно напали на кого-то другого, но так хотя бы мне не пришлось напрямую терять людей. Нет, это всего лишь новая попытка снять с себя ответственность. Да, вот что нужно делать — брать на себя ответственность, что бы ни случилось. Закалиться под гнетом всех этих обстоятельств. Никаких сослагательных, потому что все это мое решение, а принимая решения ошибки неизбежны, как бы я не хотел этого.
Тяжелая, но благодаря прочным и тщательно смазанным петлям, деревянная дверь легко и плавно открылась и в помещение проникла Вико.
Только ее сейчас не хватало. Надеюсь, она молча просто ляжет спать и не тронет меня своим едким языком. Сейчас не до этого.
— Деннар, — обратилась она ко мне.
— Да, — тухло отозвался я.
— Я хотела с тобой поговорить.
— О чем же? — кое-как выдавил из себя, уже не в силах говорить вообще что-либо.
— О нас, — нерешительно вымолвила она.
Я поднял взгляд на нее, и уже было хотел послать ее куда подальше, но остановился: «что это с ней?» — поток изречений, словно тромб остановило наблюдение столь не свойственного ей вида: она, откровенно, нервничала, переминаясь с ноги на ногу. И если бы сейчас позволил себе резкости, то позже почувствовал бы себя настоящим «уродом». Как бы там ни было, что бы сейчас между нами не было, всегда нужно вести себя подобающе мужчине.
— Хорошо. Я слушаю. — потянулся я за штанами, рубахой и надел их. Серьёзный разговор.
— Там, когда была засада, я сильно испугалась…
— Бывает.
— Прошу помолчи. Ты же видишь, как сложно мне даются слова.
— Прости. Я не хотел.
— Ничего, — мелькнула в ней аристократическая снисходительность, что она сама же в себе и уловила, от чего попыталась поправиться к прежнему состоянию. — Повторюсь, я тогда сильно испугалась и в этом испуге я многое поняла… С тобой все хорошо? — вдруг внезапно она оборвалась, наверное, углядев мое состояние.
— Все нормально. Продолжай.
— Нет, как тут продолжишь, когда такое. С тобой что-то случилось. Расскажи, — изменив обыкновению, ее голос изливал мягкость и искреннюю заинтересованность, чему я, в совокупности сильной моральной усталости, и поддался.
— Сегодня сообщал семьям умерших, что они потеряли сына, мужа, отца, брата.
— Ты пошел туда сам? Зачем? — недоумение скользило в ней.