– Значит, вашу жену расстреляли вместе с Гавриловым?

– Да!

– И вы… вы сами участвовали в расстреле? Вы стреляли?

– Бог миловал, – фыркнул зло Зотов. – Меня отстранили как потерпевшего. Даже наутро решили отпуском наградить. В благодарность за то, что сумел предотвратить побег. Во время этого отпуска я и дал деру. В поезде нашел какого-то дембеля, тот домой ехал с фронта. Весь в орденах, улыбчивый. И такое меня зло взяло на его счастье смотреть, что я его того, с поезда сбросил. А документы его забрал. Несколько раз пересаживался с поезда на поезд. Все петлял, все следы пытался замести. Только не искал никто Степу Нестерова. Расстреляли его по документам.

– И что было потом?

– Потом… Потом я осел в большом городе. На людях затеряться легче. Пожил какое-то время с документами этого солдата, что в поезде ехал. Года через четыре решил, что все, хватит. А ну как станут его чествовать к юбилею победы? С наградами все же мужик вернулся, вдруг родня какая сыщется и приедет. Документы я сжег и снова достал паспорт Гаврилова. По нему стал жить. В этот город вернулся, тянуло меня к Леночкиной могилке. Еще через десять лет, в начале 1960-х, решил, что и Гаврилову пора уйти. Много внимания местная общественность стала уделять героям войны, а значит, и военным преступникам тоже. Документы Гаврилова я тоже сжег. Но уже после того, как справил себе паспорт на имя Зотова.

– А это кто? Вы его тоже?..

– Нет, Маша. Такого человека никогда не было, он в 1962-м появился. Уже по другому адресу был прописан. Видишь, как я ловко все обстряпал. Даже петлять особо не пришлось, просто переехал на соседнюю улицу. Немного над лицом потрудился. Прическу поменял, походку. Шрам себе вот этот сделал. Сам, ножом. Сейчас он с морщинами сравнялся, а тогда страшный был, рваный, людишки отворачивались.

Зотов ткнул себе в левую щеку пальцем. Если честно, Маша всегда думала, что это морщины у него такие глубокие. То ли не рассматривала старика никогда пристально, то ли просто таким вопросом не задавалась. Доверчивая дура.

– И прожил на соседней улице, пока эту вот квартиру себе не купил.

– Купили? А на что? Заработали? – усомнилась Маша.

– Работать пришлось, конечно. – Зотов недовольно сморщился. – Хоть денег у меня было предостаточно, работать пришлось, чтобы у общественности вопросов не возникало. На пенсию опять же заработал. Скромным слесарем на местном заводишке много лет трудился. Пока заводишка тот не накрылся медным тазом.

– А откуда же у вас деньги? – вытаращилась она на него. – Зарплата слесаря…

– Согласен, – перебил Зотов грубо, – зарплаты слесаря мне едва хватало на еду для кошки. Была у меня кошка, долго со мной жила. А деньги… Они, Машка, на поверхности лежат. Их только надо правильно уметь взять. Я правильно и брал. Не то что лохи, которые в твою квартиру сунулись. Ох и идиоты!

Зотов замолчал, бездумно рассматривая яркое небо в распахнутое настежь окно. Потом проговорил со вздохом:

– Погода-то какая славная! В такую погоду и умирать жалко.

– Так не умирайте, – жалобно попросила Маша и еще немного сдвинулась в сторону от окна. – Я вас не выдам…

– Ты не выдашь, потому что у самой рыло в пуху, – снова сердито перебил Зотов. – А твой ковбой мне уже в затылок дышит. Чую я, вижу, как он смотрит на меня. Я такие вещи за версту чую!

– Да ладно вам, Сергей Леонидович. Ничего он не знает, даже не догадывается. Я с ним говорила, когда во дворе нашли труп мужчины… – Последние слова повисли у нее на языке. – Это снова вы? Вы того человека?..

– Я, – не стал отрицать Зотов. – Ходил он за тобой по пятам. А зачем ходил – не признался. Хамить мне начал, старым чемоданом назвал. Землю посоветовал нюхать. Вот я его ее нюхать и заставил. Опять же тебя спас. Кто знает, что у него на уме было.