Книги

Избранное

22
18
20
22
24
26
28
30

Оробевшая девушка не в состоянии была произнести ни слова.

— Что с вами? Чем могу… — неуверенно начал Вольский, шагнув ей навстречу. — Вы взволнованы, что-нибудь случилось? Успокойтесь, сядьте…

— Пустяки, извините, — заговорила наконец Лиля. — Я, господин Вольский… господин Волынский… нечаянно слышала разговор моего дяди о вас.

— Ах, вот как! — воскликнул он, неприятно пораженный. — В таком случае мне остается дополнить ваши сведения обо мне: мое имя-отчество — Виталий Васильевич.

— Выслушайте меня, пожалуйста, — это очень важно. Вы не должны меня опасаться. То, что я узнала, никто никогда от меня не услышит. Могу вам в этом поклясться. Я поступила гадко, но не могла не слушать…

Настороженно-выжидательное молчание Вольского подстегнуло Лилю, и она решительно заговорила о своем желании принять участие в революции.

Это неожиданное горячее признание восторженной интересной девушки, должно быть, напомнило Виталию Васильевичу собственные юношеские порывы. Он растрогался. Помолчав, заговорил легко и весело.

— Отложим на более подходящее время эти проблемы, мадемуазель, — улыбнулся Вольский. — Нам предстоит более спешное дело — через час я уеду… А мы еще не знакомы. Я уже назвался, вас зовут Елизавета… Андреевна? Отлично, будем друзьями, хотите? — Он протянул ей руку и сказал: — Закончу почти по Дубровскому: я буду о вас знать, Елизавета Андреевна, и если окажется надобность — вы будете уведомлены.

— То есть я должна доказать, что умею молчать?

— Пожалуй… Осторожность особенно необходима ныне, когда идет война. Это нельзя забывать: правительство усиливает меры… Кстати, у меня только одна фамилия — Вольский. Другую забудьте. — И он крепко пожал руку раскрасневшейся, сиявшей Лиле.

Около полуночи подали легкий двухместный кабриолет, и Петр Александрович сам повез Вольского. Вернулся он лишь под утро.

Глава вторая

СЛУГА ДОБРОГО СТАРОГО ВРЕМЕНИ

1

Старый лакей Александр Семенович, заложив за спину руки, с большим пальцем одной руки в другой, мелкими шажками идет по свежеразметенной аллее парка. Идти ему трудно — подагрические ноги плохо повинуются и тяжело несут грузное тело. Одолевает одышка. На нем длинный, черный, доверху застегнутый сюртук, похожий на короткое пальто, и такого же цвета картуз с лакированным козырьком. Кожа на лице дряблая, в мелких морщинах, под глазами мешки. Подбородок гладко пробрит. Бакенбарды — седые и пышные — расчесаны на обе стороны.

В промежутках между стволами лип видна сочная трава квадратных лужаек, на которые девять взаимно перпендикулярных аллей делят старый голландский парк. Под ногами просеянный речной песок, весь в бороздках от грабель и метел.

Иногда Александр Семенович останавливается возле какой-нибудь ветхой, дуплистой липы и поднимает голову — насколько позволяют толстая короткая шея и тугой воротник: как-то перезимовало столетнее дерево? Там, наверху, где смыкают свои вершины ряды лип, образовался свод, закрывающий небо. Свежая листва пронизана солнцем. Кое-где лучи проникают до земли и разбегаются веселыми зайчиками по песку аллеи, ласково ложатся на шероховатую, плотную кору стволов.

Внизу, под деревьями, тихо. Сверху, точно с неба, доносится щебетанье птиц. Воздух то и дело прорезают пронзительные сигналы стрижей. Изредка между стволами пролетает желна в красной скуфейке. Ее резкие громкие крики оглашают безлюдье парка.

Однако вовсе не для прогулки ходит Александр Семенович по всем аллеям, поворачивает из одной в другую и забирается на опушку парка, граничащую с садом. Она обсажена елями, сплошной темной стеной отгородившими парк от остального мира. Взгляд Александра Семеновича даже равнодушно скользит по яркой листве, его вовсе не трогают ни птичий гам, ни горячий, благоухающий воздух… Пожалуй, он и не замечает всего этого. Он здесь лишь для того, чтобы проверить, как прибран парк после зимних бурь: посыпаны ли песком аллеи, подновлены и расставлены ли садовые скамейки, а главное — убраны ли выбывшие из строя деревья? Много их, дуплистых, с омертвевшей древесиной или расщепленными стволами, ждет своей очереди — их повалит первый порывистый осенний шквал или зимняя вьюга. Пни должны быть спилены на уровне земли и присыпаны песком.

Ежегодно, вот уже, кажется, сорок лет, Александр Семенович приезжает в Первино накануне приезда своей барыни, вдовы генерала от артиллерии Николая Владимировича Майского, чтобы обойти всю усадьбу и удостовериться, все ли готово к прибытию высокопревосходительной владелицы. Правда, с каждым годом эти обходы все укорачиваются, так как барыня его, Елена Андреевна, все более сокращает свои инспекционные прогулки по имению. Вот уже, пожалуй, двадцать лет, как она не заглядывает на гумно и более десяти не ходит через дорогу к заросшему пруду против дома. Ее покойный супруг — математик и астроном — соорудил себе там маленькую обсерваторию, от которой уцелел лишь фундамент с толстым железным штырем в кладке. Нечего и говорить, что никогда больше не осматривает генеральша скотные дворы и конюшни, хотя от дома до них рукой подать: вероятно, потому, что не хочется глядеть на опустевшие денники и хлевы, ставшие ненужными. В последние годы осмотр имения сводится к прогулке по парку и посещению оранжереи. Соответственно поступает и Александр Семенович.

2

Жарко. Александр Семенович дошел до конца главной аллеи, идущей от дома к реке и выводящей на узкий прибрежный лужок. Тут устроена площадка со скамьями. Александр Семенович достает из кармана в заднем прорезе сюртука красный платок в крупную белую горошину, размером с детскую простынку, и грузно усаживается. Сняв картуз и положив его возле себя, медленно вытирает взмокшую лысину и лицо в крупных капельках пота.