– Это место, – Кифа говорила тихо, медленно. – Оно напоминает мне о доме.
То, с каким усилием давались ей слова, дало понять, почему вязь чернил пелузианских эрудитов не украшала обе её руки.
Зафира поднялась с тем проворством, от которого у Насира всегда сжималось горло, и он отметил, как девушка быстро потянулась за сумкой – убедиться, что Джаварат всё ещё внутри. «Повезло же этой книге».
Он раздвинул шторы на одном из узких окон и выглянул наружу: финиковые пальмы, ухоженные сады, богато украшенный край огромного здания. Взгляду открывалось немного, но это точно были не трущобы. Дворец, должно быть, лежал совсем недалеко отсюда. И отец, скорее всего, был совсем недалеко, под властью медальона и чудовища.
– Похищение, – проговорила Кифа, и её голос чуть звенел от напряжения. – Подумать только – из всего, что с нами могло случиться в Крепости Султана, случилось это.
– Ты знаешь, где мы? – спросила Зафира.
Не сразу он понял, что вопрос обращён к нему. Взгляд ледяных глаз застал его врасплох.
– Я не знаю, что находится внутри каждого дома в Крепости Султана, – ответил он – резче, чем хотел.
– Если бы знал, я бы невольно задавалась вопросом – принц ты или амбициозный управляющий.
Он сжал в кулаке клочок тени.
– Нет, я не знаю, где мы.
– Видишь, не так уж сложно было ответить, правда? – Она удовлетворённо усмехнулась, и в груди кольнуло.
– Мужчины – как рыбы, – сказала Кифа, и её голос чуть дрогнул, выдавая напряжение.
– Блестящие и почти без мозгов? – уточнила Зафира.
Кифа, помедлив, подняла ящик.
– Я почти что ожидала ответ Альтаира.
Это стало для него своего рода сигналом, тревожным напоминанием: хватит уже попусту тратить время. Насир попробовал покрутить бронзовую ручку на двери и замер, поняв, что она не заперта.
– Лев может быть там, снаружи, – предупредила Зафира. Подняв лук, она жестом указала на его меч и копьё Кифы. – Цзинань нигде нет. Мы не связаны, невредимы, и оружие всё ещё при нас. Кто бы ни ждал нас снаружи – он нас не боится.
Насир пропустил мимо ушей холод в её словах.
Короткий коридор вёл в комнату, залитую лучами вечерней зари. В нос ему ударил аромат оленины, жаренной в травах, и тёплого хлеба. В животе заурчало, прежде чем до них донеслась далёкая печальная мелодия. Зафира напряглась, втянув плечи.