— Да воюю помаленьку, Евгений Евгеньевич. Пули и осколки пока милуют. А вот дружков моих, галляаральцев... — Ожившие было глаза Трайнина вновь подернулись пепельной серостью. — Деров в танке сгорел, а Макарова вот сегодня шальным снарядом... Говорят, рана серьезная...
— Во-он оно что-о! — понимающе протянул Алексеевский, тоже враз посерьезнев лицом. — Выходит, у тебя... — Не договорил, поинтересовался: — Так как, говоришь, второго-то фамилия? Ну, того, раненого? Макаров? Хорошо, запомню. И наведу справки в медсанбате. Если что будет нужно, помогу...
— Спасибо, Евгений Евгеньевич, — с признательностью посмотрел на Алексеевского Трайнин. И тут же повторил свой первый, оставшийся без ответа, вопрос: — Так как же вы у нас-то оказались?
— Очень просто. Назначен вместо погибшего старшего батальонного комиссара Гавриша...
— Вместо Гавриша? Выходит, вы комиссар нашей дивизии?
— Да уж выходит, — развел руками Алексеевский. Хитровато прищурился: — А ты что, Петр Афанасьевич, не рад этому? Ведь как-никак, свой человек будет в комиссарах дивизии ходить.
— Вы все шутите, Евгений Евгеньевич, — улыбнулся и Трайнин. — Ну а насчет рад ли... Безмерно, Евгений Евгеньевич! Ведь, думалось, совсем без земляков остался, а тут — вы...
— Ну и хорошо, коли так. — Алексеевский обнял Петра за плечи, заглянув в глаза, предложил: — Ну, пройдемся? А то что мы тут среди улицы стали.
Они шли не спеша. Алексеевский сразу стал расспрашивать о настроениях бойцов и командиров бронетанкового дивизиона.
— Люди рвутся в бой, Евгений Евгеньевич! Даже ворчат: забыли, дескать, о нас, пополнить-то пополнили, а в дело не пускают, до сих пор в резерве держат.
— Ничего, скоро будет дело, — заверил Алексеевский. — Большое дело, не то, что до сих пор!
— А скоро? — загораясь надеждой, спросил Трайнин.
— Скоро, Петр Афанасьевич, очень скоро. Возможно, даже на днях. Но пока это... Словом, держи этот наш разговор при себе, Петр Афанасьевич. Договорились?.. Ну и хорошо!
...Трайнин возвращался к себе в дивизион заметно повеселевшим. Еще бы, такая встреча!
Евгения Евгеньевича Алексеевского Петр знал еще по мирной жизни. Был тот секретарем Курган-Тюбинского окружкома партии, не раз приезжал к ним в «Галляарал». Встречались и на слетах передовиков сельского хозяйства. А вот теперь Алексеевский — батальонный комиссар, комиссар их дивизии!
Но не только это радовало сейчас Трайнина. В такт шагам отзывалось у него в душе комиссарское — «скоро», «скоро»...
И действительно, уже на следующий день, 6 декабря 1941 года, их подняли по тревоге. Совершили стремительный марш и вышли в район Кубинки. Здесь объявили, что 20-я горнокавалерийская дивизия поступает в распоряжение командующего 5-й армией.
А еще через несколько дней им была поставлена боевая задача: вместе с гвардейским кавкорпусом Доватора быть готовыми к вводу в прорыв. Цель — выйти в тыл истринской группировки войск противника, громить подходящие к нему резервы, нарушать связь, работу штабов. Но главное — не допустить отхода фашистских частей в западном направлении с рубежа Истра, Волоколамск.
Не допустить отхода в западном направлении... Значит, уже наготове силы, способные повернуть врага вспять. Готовы. Начнут. Так вот он, тот перелом, которого они с таким нетерпением ждали!
В прорыв они вошли 13 декабря, во второй половине дня. Валил густой снег, дул сильный ветер. Видимость — нулевая.