Выпрямившись, я ощущаю — острое и твёрдое царапнуло спину. Сначала я даже не испугался, мало ли? Ветка зацепила. Показалось, я уловил сдерживаемое дыхание, тогда и понял — сзади кто-то есть. Это не наши, значит… что значит? Я в овражке; меня не видно, никто не поможет. Что же делать?
Я медленно, очень медленно поворачиваюсь. Передо мной… человек? Какой-то неправильный человек — невысокий, ниже меня, и жутко худой. Тощие ноги в бугорках мускулов, костлявые руки перевиты мышцами, словно верёвками. А тело прикрыто накидкой, сплетённой из грубых растительных волокон. Пришла догадка: это — чужак. У него длинные, спутанные волосы, на теле — будто слой жирной грязи. Стоит создание в странной неудобной позе. Одна нога согнута в колене, вторая отведена вбок. Сутулая спина, тело скособочено, в руке у чужака копьё. Большой и ржавый кусок заострённого металла примотан к сучковатой палке, наконечник упирается мне в живот. И почему-то нет сомнений — если чужак захочет, ему понадобится доля секунды, чтобы намотать мои кишки на своё нелепое оружие. Странный человек сверкает белками глаз, рот превращается в оскал. Меня удивляют зубы — белые и ровные. Сделав неуверенное движение губами, чужак выдавливает слова:
— Е-да давай.
И угрожающие тычет копьём. Ух, больно же! Куртка распорота, на животе появилась неглубокая царапинка.
— Одеж-да давай.
Ещё один тычок.
— Оружи-е давай.
Обошлось без тычков. Я киваю и говорю:
— Нет еды. Сейчас принесу.
Оскал, тихое рычание.
— Не ходи, давай еду.
На глаза наворачиваются слёзы, я понимаю — это всерьёз, если не послушаюсь, меня убьют. Я готов отдать одежду и даже оружие, но у меня нет еды. Я говорю:
— Возьми, вот.
Медленно, очень медленно, я подаю чужаку самострел. Дикарь растерянно косится на оружие, потом на меня, рука нерешительно тянется к самострелу. Теперь некогда бояться. Слегка довернув запястье, я жму на спуск. Одновременно — разворот, свободная рука перехватывает копьё, отводит его в сторону. В упор трудно промахнуться, но этот выстрел получился отменным — точно в левый глаз! Копьё остаётся у меня в руке, а чужак валится на спину. Его пальцы скребут по лицу, хватают оперение стрелы, пятки колотят по земле. Как просто — даже не верится!
Выскочив из овражка, я машу руками. Дружинники заметили мои сигналы, трое спешат на помощь. Тогда ещё живой Ермоленко спрашивает:
— Чего звал-то?
— Вон там, — говорю, — посмотри.
Дружинник лезет в овражек. Из кустов раздаётся удивлённый возглас. Подтягиваются любопытные.
Щуплое тельце за волосы выволокли из зарослей, ну краю овражка собрались люди. Смотрят, обсуждают.
— Молодец, Олежка, такого чёрта завалил!