— Не думаю, — ответил, поразмыслив, учёный. — Говорят, в московской подземке кто-то выжил. Хоть убей, не понимаю, откуда пошёл этот слух. Шансов у тех товарищей, по правде сказать, маловато; под землёй долго не протянешь. Может, где-то ещё? Только какая нам разница? Мы о других выживших ничего не знаем, и, скорее всего, никогда не узнаем, а это всё равно, что их нет.
Волколаки неожиданно заткнулись, наступила жуткая тишина.
— Всё, ребятки, подъём, — скомандовал Партизан. — Леший, вставай, говорю. Веселье проспишь!
— Сейчас и нападут? — поинтересовался Архип.
— А как же, непременно нападут! — Антон подхватился на ноги, бодрый и готовый воевать. — Потому что тупые они, думают, в ловушку нас загнали. А нам только и надо, утра дождаться. Ночью волколак — лесной царь, а дневного света не переносит. Днём он смирный, как ягнёнок, его можно палкой забить. Приспособились, твари, по логовищам хорониться, а мы их и там находим…
— Твари приспосабливаются, — сказал Архип. — У них выбор небольшой: либо жить, соответственно своей природе, либо сдохнуть. А мы норовим, как раньше, мир под себя переделать. Только силёнок у нас нынче маловато, да и мир другой, он больше не желает переделываться.
— Эх ты, умник, — сказал Партизан, осматривая ружьё. — Стало быть, это в нашей природе и есть — мир под себя переделывать. Потому и живы, что пытаемся соответствовать. А если опустим руки, тут нам и конец. Вымрем, точно говорю.
— На самом деле, уже практически вымерли, — грустно сказал учёный. — Нас больше нет. Пока ещё двигаемся, едим, даже кое-как размножаемся. А время наше ушло. Мы — последние динозавры.
— Ну, здесь ты загнул, — подал голос Антон. — Лично я вымирать не собираюсь. Мне пока нравится двигаться, есть и размножаться.
— Всем нравится. Да не у всех получится, — неожиданно поддержал учёного Сашка. — С лесом мы справляемся, а как быть с голодом? Сейчас каждый, кто ещё кое-как работает, кормит двух стариков или больных. А будет хуже, гораздо хуже, потому что Хозяин даже неизлечимых приказал выхаживать! Прошлые грешки замаливает! Лесники, рискуя жизнью, хмель собирают, а им лечат тех, от кого и пользы никакой. Помирать они не торопятся, а кушать им подавай! Зато работяги живут впроголодь, а скоро узнают, что такое голод. Тогда самое страшное и начнётся.
— Да-а, — Партизан, сощурившись, посмотрел на Сашку. — Я и не знал, что ты шибко умный. Ладно, прохвессор, у него мозги набекрень. А ты, Зуб, чего предлагаешь? Выгнать дармоедов из Посёлка, чтобы всю еду случайно не сожрали? Может, сделаем ещё лучше — на мясо их пустим? Тогда и польза выйдет! Архип, ты хочешь, чтобы мы тебя скушали? Сам-то не молодой уж.
Хотел было и я словечко вставить, за Сашку, приятеля моего, заступиться, да ничего не сказал — не придумалось хорошего ответа. Вроде бы, всё правильно, только почудилась мне в Сашкиных словах какая-то неправильность. А профессор заоправдывался:
— Я просто говорю, как обстоят дела. У животных, если всем выжить нельзя, остаются сильные особи. Но мы-то не звери. Мы — люди. Потому и вымираем.
— Ладно, — успокоил профессора Антон, — авось как-нибудь выдюжим. Ты, Архип, главное, не бойся. Тебя не съедят пока. Чего там есть? Кожа да кости, подавиться можно. Опять же, и пользу приносишь — детишек учишь. Глядишь, умными, как ты, станут.
— Петрович, я давно хотел спросить, — соскочил с неприятной темы Партизан, — как тебя угораздило в Посёлке оказаться? Умники больше по городам жили.
— Так вышло, — неохотно проговорил Архип. — Видно, у кого-то на дороге встал. Не повезло… Чего лыбитесь? Тогда многие брали, а они ко мне прицепились!
— Значит, за взятку, — подытожил Сашка. — Что-то такое я предполагал. И много брал?
— Не так, чтобы очень. С дурака одна сумма, с умного — другая. Ежели ты не способный к обучению балбес, так, хотя бы, плати за то, что я трачу на тебя своё время. Что тут не правильно?
— Да нет, всё правильно, — сказал Сашка. — Значит, с умных денег не брал?
— А где ты там умных видел? Кого надо, я научил, хорошо научил, а про остальных и говорить не хочу.