Ливень припустил нешуточный, ветер срывает капюшон, а вокруг темень — за десять шагов ни черта не видно! Суслик идёт впереди, руки за спиной, я в двух шагах сзади. А чтобы у барачника даже мысли дурной не возникло, я время от времени подталкиваю его стволом пистолета в спину. Напоминаю: не глупи, мол, я на стороже. А голова одним занята — не оступиться бы, не грянуться в слякоть.

Безлюдье: кому придёт в голову гулять ночью под дождём? И всё ж не перевелись любители прогулок на свежем воздухе — около ворот я разглядел едва заметные в темноте силуэты. Кажется, двое. Мне-то что за дело? Ждут кого-то, и пусть ждут.

— Братишка, табачком не богат? — прозвучал гундосый голос.

И оба, вразвалочку, ко мне — один справа заходит, второй слева. Не дурак, понимаю, что попал на крысюковский гоп-стоп! Но в Посёлке, где мента Олега Первова каждая собака знает? Вы, наверное, перепутали, кого-то другого ждали? На всякий случай, стараясь, чтобы получилось вежливо, говорю:

— Мужики, освободи дорогу. Милиция!

— Нет, так нет. Чего ругаешься? Мы нормальные слова понимаем! — а сами ещё на шажок приблизились. Точно, будут бить!

— Суслик, замри, — говорю, а сам затвор пистолета передёргиваю, чтобы показать: не лезьте, себе дороже выйдет.

Остановились крысюки. Хотите приключений? Сейчас…

Ох, ё… ошибочка вышла! Бить меня не собирались. Они хотели меня убить. Эти двое отвлекли, а третий сзади подобрался — в кустах сидел, что ли?

За спиной послышался звук чавкающих по грязи сапог, я дёрнулся, но обернуться не успел. Точно, везунчик я! Убийца всадил нож в набитый железом рюкзак: то ли моё движение сбило его с толка, то ли в темноте не разглядел, куда бьёт. Лезвие бандитского ножа сломалось, но толчок получился чувствительный. Я развернулся, ноги заскользили по раскисшей земле, и мне помогли рухнуть плашмя в грязь. Фонтан брызг, лицо ткнулось в мокрую траву, и пронеслась дурацкая мысль: «чёрт, куртка-то новая, на куски порву гадов!»

Приподняв голову, я увидел, что Суслик норовит удрать. Куда? Всё равно найдём! Но бежать от меня — наглость! Я кричу: «Стой, гад, стрелять буду!» Выстрел, а следом — сухой щелчок. Осечка! Так бывает — патроны старые — но почему сейчас, чёрт возьми? Ведь уйдёт!

Передёрнуть затвор я не успеваю, что-то падает мне на спину. Гундосый барачник пытается вырывать пистолет — пальцы хрустят, я рычу сквозь стиснутые зубы, но оружие не выпускаю. Капюшон сорван, горячее дыхание в затылок, чесночный перегар, тихая сдавленная брань. Кто-то хватает за волосы, тянет. Прижимаю голову к земле. Трава щекочет лицо. Вода и грязь во рту.

— Чего копаешься, кончай его! — командуют из темноты.

— Давай сам, у меня перо сломалось, — хрипят над ухом.

Сгибаю в колене левую ногу, рука тянется к сапогу.

— Вертится, гад! Чего уставился, режь!

Дотягиваюсь. Нож на месте.