— Вот, — обрадовался учёный. — Жвала около метра, говоришь? Значит, туловище ещё больше. Не могло у нас появиться насекомое таких размеров, у него трахеи вместо лёгких! Ты же знаешь, трахеи, не могут обеспечить крупное тело кислородом! Я всякое передумал, только, как ни поверни, а картинка не складывается. Может, в нашем воздухе кислорода стало больше? Так нет же, не похоже! Огонь-то так же, как и раньше горит. А излучение, которым лев тебя зацепил? Этот самый невидимый ментальный поводок? Не представляю, какой орган это излучение генерирует. У них даже мозга нет — вместо него ганглиевые узлы. Так что, сам видишь, не сходится.

— Тебе виднее, ты учёный, — не стал возражать я. — Не бывает, и ладно. Значит, нам показалось — всем одно и то же. А в прошлом году нашествие гигантских тараканов тоже показалось? Всему Посёлку, да?

— В том-то и дело, что не показалось. Были тараканы, сам видел, и про муравьиного льва не от тебя первого слышу. Я говорю, что существование таких монстров противоречит законам природы, а потому, невозможно. Внешние факторы, типа радиации, могут стать причиной мутаций. Ультрафиолет, опять же. Кстати. насчёт ультрафиолета: после ядерных взрывов озоновый слой должно было разнести в клочья. По идее, мы сейчас купаемся в этом самом ультрафиолете, только, вместо того, чтобы почернеть, как негры, ходим бледные, как поганки. Опять же, всякие оптические чудеса в атмосфере. Так вот, мутации… в подавляющем большинстве, эти мутации должны быть регрессивные. Я бы понял, если бы возникали стерильные, нежизнеспособные особи. А мы, вместо этого, наблюдаем лавинообразную эволюцию. То, на что нужны миллионы лет, происходит у нас на глазах. Появляются невероятные, но вполне успешные создания, появляются сразу и в большом количестве, будто приходят из какого-то чуждого для нас мира. А потом так же быстро уступают место другим. Я этого не понимаю, значит, лучше считать, что это — галлюцинация.

— Да, — съехидничал я, — твари нам мерещатся, а на самом деле вокруг тишь да гладь. Куда ни посмотришь, везде идиллия. Сходил бы ты, профессор, за Ограду, там галлюцинации стадами бегают.

Профессор из тех, кому необходимо, чтобы настоящий мир в точности совпадал с его представлениями об этом самом мире, он не успокоится, пока не придумает для всего научное объяснение. Но если уж придумал, начинает он сиять — будто денежку нашёл! Пусть, у каждого свои радости. Мне, например, по барабану, откуда берутся твари, и какой в них смысл. Кто-то говорит, что кроме атомных бомб здесь взорвали, биологическую, и мутации вызывает специальный вирус. Другие предполагают, что в Серове занимались чем-то подобным, отсюда приходим к тому же самому вирусу, только нашему, родному, вырвавшемуся на свободу из секретных лабораторий. Каждый верит, во что хочет верить, и лишь немногим интересна правда.

Лично мне достаточно и версии с радиацией. Если Архип считает это ненаучной ерундой, пусть сам ищет устраивающие его объяснения, а мне хватает того, что я вижу этих тварей собственными глазами.

— И Терентьев говорит, что, как философская концепция, мои умствования представляют некоторый интерес, но к реальности отношения не имеют, в чём легко убедиться, посмотрев в окно, — грустно сказал профессор. — А насчёт похода за Ограду — обязательно схожу. Скоро уже. Тут большая экспедиция намечается. Не знаешь, что ли?

Я помотал головой, в первый раз, мол, слышу.

— И ладно, кому надо, те знают. Я давно за Терентьевым ходил, уговаривал. Сначала он ругался, предлагал идти лесом и говорил, что нет у него желания каждому кретину объяснять, что он кретин. Если кому-то хочется без пользы сгинуть, так это и в Посёлке можно, зачем в такую даль переться? Ладно бы, недалеко просился, хотя бы, в Нерлей! Я ему объяснял, что в Нерлее я ничего не забыл, не интересно мне в Нерлее, мне бы куда подальше, и вообще — интеллигентным людям негоже так ругаться; интеллигентные люди всегда находили общий язык, давай и мы попробуем. Так бы и препирались, но тут стали экспедицию собирать. Наконец, сообразили, что там, куда они пойдут нужно не только уметь стрелять, там не плохо бы ещё и думать. Может, ценные записи попадутся. Они сами ко мне пришли, и попросили, чтобы я вызвался добровольцем. Поняли, что без науки никуда. И что же, что я не лесник? Кое-кто другой тоже в лесу ни разу не бывал, и ничего, идёт, хотя неизвестно, кто из нас полезнее будет! Я знаю про лес побольше других-некоторых! Где нужно работать кулаками, я, конечно, слабоват. А если голова понадобится, тогда и пригожусь. Может, и за тебя похлопотать? С нами пойдёшь!

— Знаешь, не стоит.

— Как хочешь, — сказал Архип. — Было бы неплохо вместе в лесу побывать.

— Ага, — обрадовался я, — Было бы просто здорово!

А сам подумал: не нужно мне такого счастья. И без умников там не сахар, а с ними, так вообще. Да как может взбрести в голову: самому, добровольно, туда… сиди в тепле да сухости, изучай пришлых тварей, да картиночки рисуй. Чего тебе ещё-то надо?

В бараки даже менты без особой нужды не суются, там чужая территория. Тем более — дело к вечеру, значит, «макаров» лишним не будет. Нож — подарок Степана — за голенище, и вперёд.

Раньше зону огораживал забор, поверху — колючая проволока, на вышках — вооружённая охрана. Сейчас вышки перенесли на Ограду, колючкой опутали северную границу, а забор использовали для разных поселковых нужд. Одинокие ворота там же, где и прежде, но теперь они распахнуты настежь, а вокруг разросся кустарник.

Около ворот я заметил подозрительного типчика: стоит, опершись плечом на створку, дымит сигареткой, лицо капюшоном от начавшего накрапывать дождика закрыл.

— Здорово, Олег! — помахал типчик рукой, оказалось, и вовсе он не подозрительный, а свой, прожжённый ментяра Сашка Зуб.

— И тебе здорово! — ответил я.

— Каким ветром занесло?

— Дело у меня к Пасюкову.