— Слушай, — я зашипел, обжегшись горячим чаем, — видишь же, ходок из меня сейчас тот ещё! Мне бы полежать, это я с удовольствием. А куда-то переться — в другой раз. Ладно?
— Э-э-э, — покачал головой Ренат, — не получится без тебя. Никак не получится. Командир велел идти вдвоём, значит, надо идти вдвоём. Сам посуди. Если без тебя, Захар скажет: «опять Ренат загулял». Командир такой, он и осерчать может. А с тобой — другое дело. С тобой я — на задании. Да не робей, там девки хорошие, насиловать не станут, если сам не попросишь. Немножко посидишь, опохмелишься, и домой, баиньки. Скажи, не подведёшь старого боевого товарища?
— «Опохмелишься», значит? — промямлил я, а сам подумал: почему бы и нет? Это телу плохо, а душе хочется продолжения. — Ладно, постараюсь не подвести.
— Вот какой ты молодец, — обрадовался Ренат, — я знал, что на тебя можно положиться. Ты не переживай — всё будет в лучшем виде. Только в порядок себя приведи.
Слушала Ольга наш трёп, да вдруг, ни с того, ни с сего, заругалась в том смысле, что нам, кобелям, давно пора выметаться, потому что работать мешаем, а ей нужно ещё кое с кем потолковать. И так кучу времени со всякими охламонами потеряла.
Во дворе, возле маленькой беседки, в землю вкопан металлический бак, наполненный стекающей с крыши дождевой водой. Я разогнал ладонью упавших в воду мотыльков и прилетевшие с соседних яблонь листья, разделся и окунулся с головой. Сначала показалось — сейчас помру, но вскоре похорошело! На улице прохладно, по телу жгучий озноб, как раз это мне и нужно. Когда я до красноты растёрся полотенцем, зябкая дрожь унялась. Ф-ф-ух — кажется, отпустило! Гадостный привкус во рту остался, зато больше не плывёт перед глазами. Жизнь сделалась терпимой.
Я плюхнулся на скамейку. Беседку сверху донизу опутал хмель, почти такой же, какой собирают лесники. Они и принесли саженцы в Посёлок, только напрасно старались, потому что силы в этом растении нет, не вызревает оно здесь, а чего ему не хватает, умники так и не сумели разобраться.
Я пожевал зелёную, но без жёлтых крапинок на верхушке, шишечку. Во рту стало прохладно и кисло. Ещё немного посидев на свежем воздухе, я вернулся домой.
За столом, напротив Ольги, расположился красномордый обитатель бараков по прозвищу Мухомор. Весь из себя несчастный, он горестно вздыхал, нервно теребя толстыми пальцами потрепанную вязаную шапочку.
— Привет, дядя Миша, — поздоровался я. — За помощью к нам, или, наоборот, сам провинился?
— Здравствуй, Олег, — Мухомор тяжко вздохнул. А глазки-то у него грустные, как у собаки, заметил я. Грустные и честные-пречестные.
— Это он для меня Олег, а для тебя он теперь гражданин Первов. Уяснил?! — отрезала Ольга. Уже интересно, потому что я считал Мухомора человеком не то, чтобы приятным, но вполне, насколько такое можно сказать про барачника, безобидным. Не знаю, чем он рассердил Ольгу, только зря он это сделал! Тому, на кого Ольга сердится, не позавидуешь. Уж я-то знаю, не раз на себе испытал.
Чтобы не мешать, я взял табуретку, и присел в уголке покурить. Дядя Миша старался не смотреть ни на меня, ни на Ольгу, взгляд его упёрся в столешницу, зад, обтянутый лоснящимися штанами, беспокойно ёрзал по скамейке. Мухомор не утерпел, достал кисет.
— Потом коптить будешь! — зло сказала Ольга. — В этом хлеву и без тебя дышать нечем!
Мухомор суетливо запихал махорку в карман.
— Чего это ты на него? — спросил я равнодушно. Не особо меня интересовало, что натворил дядя Миша. Уж наверное, не убил никого, иначе бы с ним не так, и не здесь разговаривали. Я с наслаждением выпустил облако дыма, Мухомор жадно втянул воздух и, в очередной раз, горестно вздохнул. Меня это не растрогало. Ольга пояснила, отчего дядя Миша впал в немилость:
— Представляешь, Олег, у него в ячейке ребята арсенал обнаружили. Половицу отодрали, а там ножи, заточки, даже запчасти к самострелу. Спрашивают: «где взял?», а он молчит. Спрашивают: «для чего?», он опять молчит. Неразговорчивый какой! Михаил, признайся, где взял, и разбежимся по своим делам.
Мухомор, понятно, не захотел признаваться. Сам, мол, не пойму, откуда взялось. Подбросили! Интересуетесь, кто подбросил, граждане начальники? И мне любопытно. Если узнаю, убью гадину. Вот этими руками удавлю! Верьте мне, люди, я же честный, законы соблюдаю, власть нашу уважаю, потому что вижу, как она денно и нощно печётся о нас. И родной милиции всегда готов помочь! Вы только найдите ту сволочь, которая меня подставила! Ну, пожалуйста!
Разложил дядя Миша складно, как по нотам. Мне эти дела знакомы. У барачников песни на один мотив: ни в чём, бедняги, не виноваты, зато каждый их оклеветать норовит, они белые и пушистые, да жизнь вокруг серая и колючая. Заслушаешься!
А потом до меня дошло, за что Ольга рассердилась на Мухомора. А когда дошло — я обалдел! Что же получается, товарищи? Пока я самогоном накачивался, ребятки очередной схрон поднимали — третий за лето! Похоже, совсем у барачников крыши посрывало! Я понимаю — традиции: нельзя мужику без ножа. Но меру надо знать. Закон для чего? Чтобы на него все, кому не лень, плевали, или, может, для чего-то другого?