Много незабываемых встреч и знакомств было в моей жизни.

В один из весенних дней 1945 года Ли Мин неожиданно сказал, что придется на время приютить у себя одного товарища, китайца, приехавшего из Казахстана. Его имя – Сянь Синхай – мне совершенно ничего не говорило. По одному этому можно судить, насколько скудны были мои познания о Китае, – будь то его политическая или культурная жизнь. В культуре Китая единственным, кого я знала, был Лу Синь, рассказы которого я читала в переводе.

Сегодня имя Сянь Синхая в Китае известно всем – он стал классиком китайской национальной музыки ХХ века. Получив музыкальное образование в Шанхае, а затем в Парижской консерватории, Сянь Синхай одним из первых использовал в своих композициях принципы и приемы европейской гармонизации и оркестровки в сочетании с национальной мелодикой и народными мотивами. Патриотический пафос, сочувствие обездоленным привели его в революционный лагерь. В Яньане Сянь Синхай написал свои лучшие произведения, в том числе кантату «Хуанхэ», но его душила чахотка – болезнь многих интеллигентов. В 1940 году композитора командировали в Советский Союз для лечения и работы над музыкой к документальному фильму об Антияпонской войне. Фильм был отснят в Яньани, но монтаж и окончательная доработка проходили в Москве. Война прервала работу над почти законченным фильмом. Сянь Синхай с товарищами отправился на родину. Что-то произошло по дороге, а в сумятице военного времени невозможно было связаться с соответствующим московским ведомством, и он застрял в Казахстане, в Алма-Ате, всеми забытый: без денег, без пайка, то есть практически без средств к существованию. Русского языка он почти не знал. Жил за счет того, что удавалось продать на толкучке, – положение было отчаянным. Только к концу войны ему удалось выбраться в Москву. Прямо с вокзала он направился в «Издательство литературы на иностранных языках» – единственное место, где он был уверен, что найдет китайцев – товарищей по партии. В издательстве Сянь Синхая привели в китайскую редакцию, и первым, кого он увидел, был Ли Мин. Знакомы они раньше не были, но Ли Мин по своей отзывчивости сразу вошел в его положение и предложил пожить у нас. Оказать гостеприимство было просто необходимо, потому что еще непонятно было, какая организация должна взять над композитором опеку. Коминтерна, в распоряжение которого направили Сянь Синхая, к тому времени уже не существовало: он был распущен в 1943 году. Оставалось лишь Общество Красного Креста, но ведь нужно было с ним связаться, подать заявление, оформиться. Пока суд да дело – не спать же человеку на улице! Все это мне было понятно. Беспокоило только, что не сможем предоставить гостям должных удобств, потому что сами жили очень тесно и кроватей лишних не было. Как тут разместиться? Но, если нужно, выход всегда найдется: мы с мужем уступили гостям свою кровать, а сами улеглись на полу, подстелив тонкий матрасик.

Говорю «гостям», потому что Сянь Синхай приехал в Москву не один, а с женой, которую он нашел (или она его нашла?) в Алма-Ате. Это была полная приземистая еврейка с рыжими волосами, не очень симпатичная, зато хваткая и расчетливая, какой она себя потом показала. По профессии она была учительницей английского языка и с мужем говорила на этом языке, ведь Сянь Синхай по-русски не понимал. Насколько он изъяснялся по-английски – судить не могу, но я с ним общалась на французском. Разговаривал он по-французски неплохо – ведь он провел в Париже несколько лет и язык не забыл – в отличие от Ли Мина, который во Франции, видимо, больше всего увлекался революционной деятельностью и давно растерял то немногое, что усвоил из французского, за исключением разве что “merci, madame”.

Сам Сянь Синхай был среднего роста, с приятными чертами интеллигентного лица, худой и моложавый для своих сорока лет. Обращали на себя внимание его тонкие руки с длинными пальцами музыканта. Иногда он брал в руки скрипку, которую привез с собой, и играл какие-то грустные трепетные мелодии. Может быть, это были наброски к его последнему произведению «Китайская рапсодия»? Ему очень нравилась наша маленькая Инночка, которой еще не было двух лет. Он с удовольствием с ней забавлялся, играл в прятки. По его доброй, мягкой улыбке видно было, что он очень любил малышей.

О том, что у Сянь Синхая в Яньане остались жена и дочь, я тогда не знала. Познакомилась я с его китайской женой много позднее в Пекине. Она пришла ко мне специально для того, чтобы порасспрашивать о Сянь Синхае, с которым у нее оборвались все связи после того, как он уехал в Советский Союз. Все подробности моих воспоминаний она очень близко принимала к сердцу. Но я, к сожалению, мало что могла рассказать этой деликатной и миловидной, несмотря на возраст, женщине. Кроме того, знакомые просили меня не травмировать ее и не упоминать о другой – советской жене Сянь Синхая, и я очень старалась следить за собой, чтобы не проговориться.

Композитор прожил у нас недолго. Ему в конце концов дали комнату (по указанию какой организации – не знаю) в той самой гостинице «Люкс», где когда-то жили мы. Увы, это указание запоздало, и Сянь Синхаю не удалось пожить там. Вскоре он оказался в больнице с устрашающим диагнозом: рак крови. Больной этого, по всей вероятности, не знал. Когда мы с Ли Мином его навестили, он лежал в хорошем подмосковном санатории, в отдельной палате. Сянь Синхай очень похудел, на лице заметно проступала бледность, но в настроении не чувствовалось угнетенности: он продолжал верить в выздоровление. Тем не менее болезнь стремительно прогрессировала, и композитор буквально сгорел в одночасье – в октябре 1945 года его не стало. Накануне смерти он говорил о том, что после победы демократии в Китае обязательно надо построить в столице консерваторию. Это будет великолепное здание с мраморными лестницами, огромными зеркалами на стенах – настоящий храм музыки.

Стоял промозглый осенний день. Я с Ли Мином поехала за город, чтобы присутствовать при выносе тела из больницы. Покойного переправляли в Москву, в морг Института Склифосовского. В санитарную машину поставили носилки, наспех прикрытые больничным одеялом, из-под которого виднелись худые обнаженные ноги. Мелькнуло беспокойство: «Почему ему не прикрыли ноги – холодно ведь!» И тут же сознание пронзила другая мысль: «Что это я! Ему уже ничего не страшно – он ведь скован другим, смертельным холодом!»

Я всей кожей почувствовала замораживающее дыхание смерти, и мне сделалось жутко.

Кремация покойного состоялась в Донском монастыре. Народу на церемонии было немного. Присутствовали представители от Союза композиторов СССР и еще каких-то организаций. Некролог, в котором давалась высокая оценка творчеству Сянь Синхая (его в СССР называли Си Синхаем), зачитывал известный в те годы Вано Мурадели, один из руководителей Союза композиторов. Он был известен своими песнями-здравицами в честь Сталина и другими произведениями «на случай», а позднее, в золотое время советско-китайской дружбы, создал популярную песню «Москва – Пекин»:

Музыкальный архив Сянь Синхая – все, что он привез с собой из Китая, и все, что написал за эти годы в Советском Союзе, – достался его советской жене. Говорят, после смерти мужа она устроилась неплохо: получила прекрасную квартиру в Москве и жила состоятельно. До меня доходила молва, что она потихоньку распродает архив Сянь Синхая, представлявший, несомненно, огромную ценность, и что под музыкальными идеями китайского композитора подписываются кое-какие его советские коллеги, в первую очередь сам Мурадели. Так это было или нет – утверждать не могу. С этой женщиной после кончины Сянь Синхая я никогда уже больше не встречалась.

Сянь Синхай был похоронен в Москве, а в 80-е годы после долгих переговоров с советской стороной китайская жена композитора перевезла его прах на родину. Судьба архива мне неизвестна.

В 1999 году Владимирская улица в Алма-Ате, где композитор бедствовал в годы войны, была переименована в улицу Сянь Синхая[83], а на доме, где он жил, установлена мемориальная доска.

Когда я прихожу на концерты в здание Пекинской филармонии, то, поднимаясь по мраморной лестнице, всегда обмениваюсь взглядом с портретом композитора и вспоминаю о том, как он мечтал о «храме музыки» в столице Китая.