– Торстратен прав, арестованных офицеров нужно пощадить.

– Они должны умереть, умереть, – говорю вам. – Принимайтесь, братцы!

Друзья Тристама хотели накинуться на офицеров, но приверженцы Торстратена быстро загородили им дорогу, и при этом оказалось, что они были гораздо многочисленнее.

– Руки прочь! – вскричал Маркус. – Вы не должны делать этим людям никакого вреда. Корабль в наших руках, и пусть они остаются в живых.

– Конечно, конечно! Кто знает, как скоро мы можем сойтись с одним из кораблей экспедиции, а когда это случится, то все обнаружится.

Тристам переменился в лице. – Из этого следует, что всех, кто может вас выдать, нужно заранее убрать прочь, вскричал он.

– Наоборот, с ними нужно обращаться, как можно лучше; тогда, в случае неудачи предприятия, нашу попытку освободиться будут судить гораздо мягче, чем убийство человек двадцати офицеров.

– Торстратен прав. Если нам удастся найти какой-нибудь остров, то эти люди должны будут подвести с нему корабль.

– Надо бы уже и теперь попытаться перевести на нашу сторону кого-нибудь из них, – вскричал Маркус. – Что будет с нами, когда мы уничтожим весь провиант и не увидим к тому времени никакого берега?

– Прежде чем до этого дойдет, можно, с пистолетом в руках заставить этих людей направить корабль на верный путь.

– Ах, если бы это было возможно?

Приверженцам Тристама не удалось протолкаться к группе спокойно стоявших офицеров; они были оттеснены в угол, откуда видели, как всех уцелевцшх из экипажа; фрегата провели в тюрьму.

Торстратен и Маркус улучили удобную минуту, чтоб завладеть ключом. Голландец один имел силы на троих, и ни один из бунтовщиков не посмел бы подступить к нему. После этого он завладел также капитанской каютой и двумя смежными с ней каютами первого и второго офицеров. Видя это, Тристам кусал до крови губы, но изменит уже не мог ничего.

Выдержка и свободные манеры благовоспитанного голландца гораздо внушительнее действовали на арестантов, чем его пестрый тюрбан и властный вид, который он старался напустить на себя.

Палубу вычистили, и на мачту натянули большой запасный парус. Пользуясь свободой, которой они были лишены почти год, арестанты старались на все лады вознаградить себя за все перенесенные лишения. Они выкатили боченки с вином и ромом, вскрыли сразу все бочки с заготовленным в прок мясом и уничтожили все фрукты.

Одни сидели, распевая и насвистывая песни, другие, развалившись на коврах кают-компании играли в карты и пили вино. Где-то раздобыли гармонику, которая своими звуками веселила одних и драла уши другим, и в то же время на другом конце корабля испуганно кричали куры, которыми собирались лакомиться некоторые завзятые гастрономы.

По палубе валялись книги и инструменты, камера, где хранилось оружие, была разграблена, одна из двух оставшихся бочек с водой вынесена на палубу и целые мешки сухих бобов и гороха, ради потехи, выкинуты в море. Какая охота питаться подобной гадостью, когда есть вещи получше из офицерского провианта!

Антон взглянул на голландца. – Ведь скоро придется голодать, – сказал он, вздыхая.

Торстратен кивнул головой. – Тем скорее эти полоумные одумаются, – отвечал он. – Для самих себя у меня припасено на несколько месяцев.

И он указал на большие запасы вина и мяса, лимонов, сахара и сухарей, которые были тщательно запрятаны в каютах.