Через день, в два часа ночи, я снова в приемной.

– А-а… товарищ Пырьев! – выходя из кабинета, весело приветствовал меня Семен Семенович. – Ну как, надумали?

– Нет, не надумал…

– Так… Ну что ж, пойдемте посмотрим.

И вдвоем в холодном просмотровом зале мы начали смотреть всю картину с начала до конца.

– Вот это надо вырезать… Это тоже… Здесь подрежьте и здесь… А это совсем уберите… – тыкая рукой в экран, повторял он, как хорошо заученный урок…

Так продолжалось более месяца. Ровно в два часа ночи через день меня вызывали в приемную. Как всегда приветливый, выходил Дукельский и весело спрашивал:

– Ну как, надумали?

– Нет, не надумал.

– Так… – мрачнел он. И, хлопнув себя по лысине, поддернув штаны, сдержанно говорил: – Ну, пойдемте, посмотрим.

Выведенный из терпения такими методическими «ночными допросами», я начал протестовать, ругаться и даже кричать:

– Я буду жаловаться!

– Не поможет…

– Но почему не показать кому-нибудь, не посоветоваться?..

– А зачем?

– Но я не согласен! Я протестую! Это насилие!

– Вот вы кричите, товарищ Пырьев. Это уже нехорошо. Меня сюда послали, чтобы я вас убеждал и воспитывал. Идите и подумайте…

Наконец, я не выдержал и, узнав, что Семена Семеновича в ближайшее время переведут в Наркомат морского флота, притаился дома и на телефонные звонки его секретаря не отвечал.

Однажды рано утром какой-то мужской голос попросил меня к телефону, я взял трубку, это был сам Дукельский.

– Вы что же, товарищ Пырьев, перестали приходить? Вы думаете, если меня переводят на другую работу, я уйду из кино, не закончив свои дела? Приходите сегодня в два часа ночи. Обязательно!