Рукопись вторая. Ансельми

Пьетро, бледный, со встрепанными седыми волосами, остановился на пороге. Дрожащей рукой он опирался на дверь, даже не потрудившись прикрыть её как следует, и ледяной воздух клубами врывался в мастерскую. Он что-то бормотал, но невозможно разобрать слова в трясущемся голосе. Никогда не видели его в таком состоянии.

– Дан… Ан… Дандоло мертв, – наконец смог он выговорить.

Все замерли, то молча смотрели на Пьетро, то вопросительно переглядывались между собой. Никто не поверил в сказанное!

Накануне Дандоло выглядел больным. Жаловался на боли в животе и без конца пил воду. Утром он не появился в мастерской, но поначалу на это не обратили внимания, решив: придет позднее. Только ближе к обеду спохватились, что его по-прежнему нет. И вот Пьетро вернулся с такими новостями.

Антонио, позабыв снять испачканный передник, поспешно закутался в плащ, отрывисто переговариваясь по-итальянски, они ушли. Я расслышал только «комната», «несчастный», «священник» и, вроде, «странный». Последнее меня задело. Может, Пьетро ошибся, – с надеждой думал я. Заглянул в комнату, увидел Дандоло лежащим с закрытыми глазами и без движения, ну, и решил, что тот умер… Ну да, такое возможно: с годами он стал хуже видеть, так что вполне допустимо, они сейчас возвратятся и скажут, что ничего такого не случилось. И все вздохнут с облегчением… Но они не вернулись.

День пошел кое-как, работа остановилась. Все были потрясены, даже Ла Мотта затих, хотя оставался старшим. Дандоло, наверное, сравнялось тридцать, немолод, конечно, но ещё два дня назад он был полным жизни мужчиной.

Не сторонился веселой компании, и женщины к нему приходили – я не раз видел. Никогда не жаловался на здоровье – до вчерашнего дня, и что за недуг мог сразить его внезапно… Избавь нас, Господи, молю тебя, чтобы не та болезнь, опустошавшая целые города.

Ко мне подошел Ансельми.

– Ты проведешь эту ночь в мастерской? – как бы между прочим спросил он.

– Пойду в жилище, – ответил я. – Чтобы проститься с Дандоло.

Улица в тот зимний вечер гудела, стонала от непогоды, ветер то и дело бросал горстями снег. Одной рукой я загораживал лицо, другой придерживал полы одежды – кое-как добрался. В жилище, когда вошел, стояла непривычная тишина. Словно я в нём оказался совсем один, хотя остальные вернулись раньше. Видно, в тревоге попрятались каждый в своём углу, строя догадки о случившемся.

Не заходя в нашу с Ансельми комнату, я поднялся выше, прошел вдоль стены и снова спустился в небольшой флигель – там жили несколько работников, включая Дандоло. Возле его двери прислушался. Ни звука, ни шороха. Осторожно толкнул дверь. Передо мной открылась совершенно пустая комната, я удивился: даже постель вынесли, только рядом с окном в углу догорала свеча. Я склонился над ней, шепча: Даруй ему, Господи, вечный покой и милость твою, ибо был он человек нрава открытого, зла не замышлял и не содеял. Почему же ты забрал его, Господи, и так поспешно? – хотелось добавить.

Отношение к самой смерти у меня к тому времени сложилось вполне осознанное, хотя до случая с Пикаром я не задумывался о ней вовсе. Даже когда мимо везли хоронить покойника – а в деревнях похороны – самое обычное дело – по детской наивности я не допускал мысли, что такое может случиться и со мной. Вроде, любой мог оказаться ей подвержен, но не я. И трудно сказать, сколь долго я бы пребывал в непонимании, если бы не гибель Пикара. После неё явность смерти проступила столь отчетливо, что какое-то время при слове этом я болезненно сжимался и долго не мог отделаться от колотья в груди. Потом работа заставила отвлечься, и волнение немного улеглось, но сделаться равнодушным оказалось невозможным. Смерть удручает, и, думаю, не меня одного, силой неотвратимой. Смерть оставляет за собой вопросы, на которые почти не находят вразумительного ответа – одни догадки и предположения.

Почему он скончался, да ещё в то время, когда в нём сильно нуждаются? Почему смерть выбрала именно Дандоло? И что теперь будет с нами? Дандоло, пожалуй, был самым знающим из работников, а в чем-то превосходил даже мастеров, к его советам всегда прислушивались. Если он имел собственные секреты, делил ли их с Антонио и Пьетро? А если унес все тайны с собой, сможет ли мастерская продолжить работу? Вопросы, вопросы…

– Из аббатства приходили монахи, они забрали тело. И вещи тоже забрали, так Антонио распорядился, – раздался голос за спиной.