– Вон, кто-то с корня подрубает дерево! – проговорил отец Ваньке. – Бывало в старину, схорони бог, чтобы с корня свалить дерево, строгость в лесу была непомерная! – осведомил отец Ваньку о строгости лесных хозяев. – И в то же время у крестьян был свой лес, который бережливо сохраняли, боялись срубить надобный грабельник или черенок для лопаты.
Пока пилили кряжи на телегу, Ванька разогрелся и даже вспотел от натуги, а когда тронулись в путь домой, Ванька стал зябнуть и дрожать от холода.
– Эх, ты, зяблик! Дивуй бы зимой, осенью озяб! А ещё мужиком называешься! – незлобиво упрекал отец Ваньку.
У реки Серёжи догнали Семиона Селиванова, он на своей пегой кобыле тоже вёз воз дров. Перед препятствием, у реки Семионова кобыла остановилась, и ни с места: ни туда, ни сюда, ни взад, ни вперёд. Имеющая изнурённый вид лошадёнка, впалые ребристые бока, острые выступы кострецов, редкий отмызганный хвост, чтобы не упасть, ноги врастопырку.
– Осторожно переезжай реку-то, а то тут промытая водой круча, телега может перевернуться! – предупредил Семиона Василий Ефимович.
– Я и так гляжу, как бы не засесть в реке-то, да не обломаться, засветло бы доехать до дому! – мечтательно отозвался Семион.
При проезде через реку после дождей, переполненной водой, лошади воды оказалось по брюхо, да и сам Семион, сидя на возе, замочил обутые в лапти ноги. При выезде из воды на берег, Семион усиленно стал наддавать лошади кнута, послышались звуки тупого шлёпанья кнута о мокрую спину лошади. Пеганка, собрав все свои силы, натужно выволокла воз на крутой берег реки.
Сушка овинов. Мельница. Скандал
Наступили предзимние холода, мороз сковал землю, сверху напрашивался снежок. На озере на только что замёрзшем льду, около самого берега, чьи-то робкие, пробующие лёд, детские следы. Зима пугливо наступала, заставляя крестьянина поторапливаться с молотьбой и утеплением построек. По всему селу закурились овины, молотьба в разгаре, завертелись мельницы. Василий Ефимович всю эту ночь сидел в овинной яме, корпел, подсушивая ржаные снопы в садилах, готовя их к молотьбе. Придя утром домой для завтрака, Любовь Михайловна заметила, как от набившейся копоти в неглубокие морщинки на лице его он несколько как бы постарел, и морщинки стали заметней и выразительней. После завтрака вся семья Савельевых отправилась в овин и весь день была занята молотьбой. К вечеру обмолоченное из тёпленьких снопов, сухое и чисто отвеянное на веялки зерно отвозили в амбар. Нагрузив полную телегу мешков с зерном, Василий Ефимович без взважживания вожжей решил лошадь вести к дому за чёлку. Серый сначала попрял ушами, бельмами глаз, покосился на сидевшего на возе Ваньку, стронул телегу с места и пошёл по тропе чётко, ступая ногами. Сзади, привязанная к телеге возовая верёвка, извиваясь змеёй, волочилась по тропе, шурша по увядшей жухлой траве.
Ссыпав свежеобмолоченную, урожая этого года, рожь, в свободный сусек в амбаре, Василий Ефимович принялся насыпать для помола зерно прошлогоднего урожая. Неудобно отцу одному из сусека насыпать в мешки, надо насыпать и мешок держать, держать мешки он заставил Ваньку. Ванька мешок держит, а отец, поддевая лотком в сусеке, в него рожь сыплет. Мучительно долго отец насыпает пять мешков. Зимний холод вконец изнемогает Ваньку. Всё тело пронизывает мороз, особенно невыносимо зябнут обутые в лапти ноги. Чтобы скрыть от отца свою озяблость, Ванька для согрева молча старается подсунуть ноги под наполняющийся зерном мешок, но и это не спасает, озябшая в амбаре не холоде рожь не согревает, а ещё сильнее холодит в плохонькой обувке Ванькины ноги. Одежонка на Ваньке тоже не ахти какая тёплая, коротенький пиджачишко. Всё тело кругом одевает холодом, тело зябнет, ноги коченеют, только и держится Ванька тем, что по жилам течёт молодая играющая кровь. Сказать отцу, что «озяб» – боязно, отец обругает и назовёт позорным словом «зяблик», но это ещё ничего, а то и прибьёт за зяблость. И, видя, что Ванька совсем посинел, отец спросил его:
– Ты что, озяб что ли?
– Да-а-а! – еле выговаривает Ванька.
– А ну-ка скажи «Тпру-у»!
– Плу-у! – одеревенелыми от холода губами едва выговаривает Ванька возглас, которым обычно останавливают лошадь.
Только после этого отец верит, что Ванька действительно основательно озяб.
– Эх ты, зяблик! – не стерпев, обзывает отец Ваньку позорным словом. – Ну вот, последний мешок насыплем и домой! – наконец-то обрадовывает словами отец Ваньку.
А, закончив насыпку, отец приказывает:
– Поди выбеги из села, погляди в проулок, Егорова мельница мелет или нет? Давеча я смотрел, вроде она стояла.
Ванька вприпрыжку метнулся к проулку, на бегу тело и ноги несколько разогрелись. На виду у Ваньки, крылья мельницы, медленно переставали крутиться и совсем приостановились. А потом, видимо там снова подул сильный ветер, мельница снова резво замахала крыльями. «Значит, мелет», – решил Ванька и об этом сообщил отцу, который с возом мешков с рожью отправился на мельницу. По приезде с мельницы Василий Ефимович был не в настроении. Видимо, он был крайне недоволен тем, что смолоть рожь не удалось. Мельница из-за неустойчивого ветра то помелет, то встанет. Пришлось ему мешки с рожью оставить на мельнице и ждать время, когда подует упористый надёжный в помоле ветерок. Распрягши, пустив Серого в хлев и задав ему сена, Василий Ефимович вошёл в токарню, где над каталками трудились Минька, Санька и Ванька.
Чрезмерное радение и забота о хозяйстве не давали Василию Ефимовичу покоя, от чего в нём всегда перекипали прилежность с неимоверной требовательностью. И дело говорится: где честный труд, там и взыскательность! Показалось отцу, что сыновья вяловато трудятся, что работают с прохладцей: