— Ветер! Ветер! Он меняется! — старик торжествующе потрясал кулаками.

Крейван застыл, застыли и другие безликие — даже те, кто подрубали опорные балки внутри дома Старого Роуэна, они тоже, почувствовав что-то, выходили наружу и, запрокинув голову, будто пытались разглядеть тот самый спасительный ветер, о котором кричал старик.

А ветер и вправду менялся, он всё ещё был сильным, но уже не дышал жаром, запахом горелых досок (а, порой, и тошнотворным запахом горелого мяса) и липкой копотью. Он был свежим, благословенно свежим, с запахами влажной земли, молодой травы и прохладной воды… И дул он навстречу катящемуся валу огня, замедляя его, заставляя идти на уступки, но уступки эти не принимая…

Потушить огонь окончательно удалось лишь поздним утром. Дом Старого Роуэна всё-таки пришлось принести в жертву во имя общей победы. Впрочем, не один дом рухнул этой ночью под ударами топоров безликих, не говоря уже о сгоревших домах. И многим семьям придется хотя бы на какое-то время перебраться к знакомым и родственникам. Кто-то останется обживаться здесь же, в Бойсе, а кто и вовсе уедет куда подальше — в другой город, а может и в другую страну. Но, по сравнению со многими прочими, погорельцам, можно сказать, повезло. Всего в ту страшную ночь погибло тридцать восемь человек; ещё семеро умерли позже, от ожогов и отравления угарным дымом. Раненых никто не считал — не до того было…

Старому Роуэну не пришлось искать себе новый дом. Он умер этим же утром. Просто сел на обочине, на то же место, и смотрел, как гибнет его Дом, почти такой же старый, как он сам, построенный его отцом и старшими братьями. Отец давно умер, умерли и братья. Остался только Дом и Роуэн. Теперь умер и Дом. К старику долго никто не подходил, пока сердобольная соседка не послала сына пригласить Старого Роуэна к себе на постой. Кайл, так звали сына, подошёл и почтительно тронул Роуэна за плечо:

— Сэр, не соизволите…

Старик медленно подался назад и вбок. Кайл с отчаянием смотрел на свою руку: она ещё хранила холод плеча Старого Роуэна, плеча твердого, как песчаник, в котором горцы вырубают свои жилища.

— Мама… — горло Кайла перехватил спазм, приоткрыв рот, он оглянулся и увидел рядом с собою мать и ещё двух или трёх знакомых. Все они спокойно, даже немного отстранённо смотрели на тело. Сегодняшняя ночь не только сплотила жителей квартала безликих города Бойсе, но и очерствила многие сердца — слишком много потерь случилось, и безликие внутренне готовились принять новые.

— Старина Роуэн прожил хорошую жизнь и заполучил ещё лучшую, — пробормотал один из стоявших рядом с Кайлом, — и не будетмыкаться в поисках крова и еды, как последний оборванец. Да он и не смог бы…

— Многие сегодня позавидуют ему. — вторила какая-то женщина. — Из праха вышел — в прах вернулся.

Стоящие негромко повторили эту старинную формулу. Крейван издали наблюдал эту сцену, и на душе его скребли кошки. Не то, чтобы он был близко знаком со Старым Роуэном, но родители знали его лучше, и, что прискорбнее, старик был одним из живых символов общины безликих в Бойсе. Теперь этот символ умер. Вопрос в том, выживет ли община.

Крейван развернулся и пошёл в сторону дома. Он хотел бы остаться и дальше помогать разбирать завалы, искать выживших, но старший в их наскоро набранной бригаде спасателей отправил его домой, отдохнуть, так как ещё немного, и товарищам придётся спасать самого Крейвана, а это уже непозволительная роскошь. Фланахэн попытался было упереться, но бригадир (невысокий, худой и жилистый, с громким пронзительным голосом) отругал его последними словами, и Крейван сдался. Он и вправду чудовищно устал, еле передвигал ноги и на последствия катастрофы взирал практически безразлично. По мере удаления от передовой недавнего сражения людей со стихией, напоминаний о ней меньше не становилось: хлопья пепла, разнесённые ветром далеко от пожара, грязные следы многочисленных ног и колёс, люди снующие туда-сюда, нагруженные и налегке. Многие лица выражали тревогу, озабоченность, в некоторых глазах стояли боль и страдание. Улыбок не было вовсе. Крейван снова с волнением подумал об отце: они так и не встретились, и никто не мог помочь с поисками Джейда Фланахэна. Крейван успокаивал себя, говоря, что отец, верно, или уже вернулся домой, или приходил и снова ушёл. По-крайней мере, мать должна быть в курсе.

Отец и вправду был дома. Перед входом толпились соседи и знакомые родителей. Одна женщина, приятельница матери спрятала лицо в ладони, плечи её вздрагивали. Чуть в стороне с мрачным видом прямо на земле сидели Доэрин и Сэм — закадычные друзья Крейвана. Заметив его первым, Сэм толкнул локтем приятеля и опустил глаза. Доэрин, бросив быстрый взгляд на подходящего друга, тоже угрюмо потупился. «Почему они здесь?» — была первая мысль. «Что-то не так…» — вторая. «Отец… Нет же, нет…»

Крейван, не видя ничего перед собой, взбежал на крыльцо и дальше, в дом. Люди торопливо расступались.

Прямо с порога на грудь бросилась Эйбл, сестренка:

— Крей! Папа, он умер, Крей!

Обхватив сестру за плечи, Крейвен на ватных ногах прошёл в холл. Горе и тоска сгустились здесь тёмной патокой, а все присутствующие, словно осы, застыли в ней. Мать, стоящая на коленях возле кровати, на которой лежал тот, что ещё несколькими часами ранее был Джейдом Фланахэном. Соседка, Тарла, часто заходившая с мужем и своими ребятами Энн и Кэтти по выходным, сейчас замерла, прижав руки ко рту. Дейди, младший брат Крейвана и брат-близнец Эйбл, забившийся в угол, расширенными глазами смотрит куда-то поверх кровати. Сестры О"Мейлис из общины оседлых Хэнрана — как два соляных столпа воздвигнутых по обе стороны кровати. Ещё безликие, знакомые и впервые пришедшие.

Крейван отпустил сестру и подошёл к кровати:

— Отец, я сделал всё, как ты сказал. Я…