ОБВИНЯЕМЫЙ. Судья, вникните в мои слова. Я молодой красивый парень и вполне способен к любви, как видно по всему. Эта женщина часто приветствовала меня, а, когда просила о любви, я не мог ей отказать.
ЖЕНЩИНА. Судья, я молодая женщина и обладаю молодым прекрасным телом. Со стариком мне пришлось поститься, и я потому выбрала молодого. Он неутомим и лучше умеет любить, чем старик. Я предпочитаю поэтому его…
СУДЬЯ. Выслушав всех вас, я должен упрекнуть вас за то, что вы из-за таких пустяков поднимаете такой шум. Мой приговор гласит: сражайтесь из-за нее».
Так как нам придется еще вернуться к этой теме в главе «Брак и любовь», то ограничимся этим примером.
Так как в мужчине и женщине видели всегда только пол, то в связи с презрением к старости мы замечаем у обоих полов страстное желание «снова помолодеть», особенно у женщины, так как ее расцвет менее продолжителен, а следы старости выступают наружу быстрее и виднее. Этим страшно затруднялась ее социальная позиция в борьбе за мужчину, так как других средств борьбы, кроме красивого тела, у нее в большинстве случаев не было. Оно ее главный капитал, ее ставка. Отсюда ее страстное желание остаться как можно дольше молодой. Из этой понятной тоски выросла в значительной степени идея об источнике молодости, представляющая в XV и XVI веках такой распространенный мотив.
Наиболее художественной и потому и наиболее известной обработкой этого мотива является одноименная прекрасная картина Лукаса Кранаха в берлинском Музее императора Фридриха. Бесконечной вереницей паломничают старушки к чудодейственному источнику, в повозках, верхом, на носилках, несомых слугами, на тачках, толкаемых батраками, даже на спине стариков. Все они, стоящие уже обеими ногами в могиле, свалившиеся уже под тяжестью жизни, хотят еще раз помолодеть, еще раз пережить жизнь, еще раз расточать и испытать радости любви. И источник юности совершает свое дело. Старчески согнувшись, с истощенным телом и увядшей грудью, жалкие, несчастные, погружаются они (на левой стороне картины) в воду, чтобы выйти (на правой стороне) из воды исполненными новой жизнерадостности, юными существами с округленными формами и упругой грудью, снова пробуждающей в мужчинах желания. И новая жизнь начинается немедленно же танцами, шутками, ухаживанием.
Тайна обновляющей силы источника юности вскрыта Хансом Зебальдом Бехамом на его очаровательной гравюре, которую мы воспроизвели в нашей книге «Женщина в карикатуре». Если у Лукаса Кранаха новую жизнь из источника юности черпают главным образом женщины, то у Бехама и большинства других художников, трактовавших этот мотив, не только они, но и мужчины. По распространенному народному поверью, а также по мнению одной дамы у Брантома, лучшее средство для женщины, желающей вечно оставаться молодой, состоит в том, чтобы по крайней мере раз в день испытать ласку здорового мужчины. Мужчине народные поверья рекомендовали иные средства помолодеть. Ванна, устроенная десятью девушками, приправленная разными ароматическими пряностями, «делает стариков снова молодыми», гласит народное поверье. А если он после ванны пойдет спать с девушкой, то на другое утро он проснется юношей. По другой версии, он должен провести после ванны ночь между двумя девушками, чтобы снова обрести силы молодости. В таких рецептах приходится видеть не что иное, как символическое изображение обновляющей силы молодости.
Само собой понятно, что и «наука» спешила предлагать десятки средств тем, кто хотел помолодеть. Шарлатаны, цыгане, старухи продают их легковерным людям на улицах и ярмарках, отчасти тайно, отчасти открыто. Эта тема также часто затронута в масленичных пьесах.
Не менее яркое доказательство в пользу основной чувственной тенденции Ренессанса – его отношение к наготе.
Известно, что тогда во всех странах к наготе относились довольно просто. Даже еще в XVI веке на сон грядущий совершенно раздевались, спали голыми. И притом оба пола и все возрасты; обыкновенно муж, жена, дети и слуги спали в общей комнате, не разделенные даже перегородками. Таков был обычай не только в крестьянстве и в низах, но и среди высшего бюргерства и аристократии. Даже перед гостем не стеснялись, и он спал обыкновенно в общей спальне с семьей. Жена ложится спать без платья (Kleiderbloss) в присутствии гостя, которого видела первый раз в жизни. Требования стыдливости считались исполненными, если она делала это «целомудренно». Если гость отказывался разоблачиться то его отказ возбуждал недоумение. Как долго продолжался этот обычай, видно из одного документа, относящегося к 1587 году, в котором обычай этот порицается, следовательно, еще существовал. Другим выражением этой простоты нравов служило то, что еще в XVI веке мужчины, женщины и девушки голыми перебегали улицу, когда содержатель бани звонил к ее открытию, или в лучшем случае были снабжены только веником, скрывавшим половые части. Ввиду того что бане будет посвящена особая глава, мы не будем вдаваться в подробности относительно этого обычая.
Здесь мы имеем в виду не эту простоту нравов, а демонстративное выставление напоказ своей наготы, горделивое и надменное щеголяние ею. Физическая красота рассматривалась эпохой Ренессанса не как тайна, которая должна цвести в тиши и обнаруживаться лишь в комнате. Она сияла в праздничной зале, на улице, на ярмарке, где весь народ был зрителем и судьей, она была сокровищем, которым хотели часто вызвать зависть в других.
В первую голову напоказ выставлялась, конечно, женская красота. Делалось это различным образом и в различных формах. Самым благородным средством было, разумеется, искусство. Демонстративность здесь заключалась в том, что художнику заказывали портрет жены или возлюбленной в обнаженном виде. Ее изображали или совсем обнаженной, или в особо претенциозном декольте, как эротическое чудо. Знаменитыми картинами в таком роде являются «Венера дель Трибуна» Тициана, изображающая герцогиню Урбинскую, две картины того же Тициана, изображающие, как король Карл II играет на музыкальном инструменте возле ложа своей возлюбленной, предстающей глазам в совершенно обнаженном виде. Не менее известны обнаженные портреты Дианы Пуатье, метрессы Генриха II. Генрих II неоднократно заказывал портреты своей юноновской возлюбленной в обнаженном виде, а также приказал высечь ее из мрамора и отлить из серебра. Габриэлла д’Эсте, метресса Генриха IV, также неоднократно воспроизводилась обнаженной. Кажется, нет надобности доказывать, что во всех этих картинах речь шла о демонстративном выставлении напоказ эротической красоты. Относительно Дианы Пуатье надо заметить, что здесь главное внимание было обращено на ее пышную грудь. В таком же духе изобразил Рафаэль Форнарину, Тициан – свою дочь Ливию, Рубенс создал свой гимн в честь Марии Медичи, наполняющий целую залу Лувра. Сюда же относится и нагая статуя-портрет, которую прекрасная сестра папы Джулия Фарнезе заказала для своего склепа в храме Святого Петра.
Положительно не поддается подсчету количество женских портретов, созданных специально ради прекрасной груди оригинала. Прекрасная грудь пользовалась, как уже было указано, высшим почетом в эпоху Ренессанса. Бесконечное число женщин, обладавших этим достоинством, щедро раскрывало свой корсаж и сбрасывало все покровы, дабы глаза каждого могли беспрепятственно наслаждаться этими сокровищами. Можно без преувеличения сказать, что часто муж или любовник заказывали не портрет возлюбленной, а портрет ее груди, ибо прекрасная обнаженная грудь многих женских портретов Ренессанса представляет не только центр, но и главную суть этих картин. Само собой понятно, что художники стремились сохранить «портретную» точность изображаемой груди. Достаточно сравнить различные портреты прекрасной Симонетты, изображенной как Боттичелли, так и другими художниками, различные портреты кисти Париса Бордоне и Паоло Веронезе, картину Тициана, изображающую Альфонсо д’Авалоса и его возлюбленную, портрет герцогини Лотарингской и др.
Самой рафинированной формой выставления напоказ красоты тела, и особенно груди, было изображение в виде мадонны. Самым известным историческим примером является портрет Агнесы Сорель, метрессы Карла VII, в виде мадонны, созданный Жаном Фуке. Держа на коленях младенца, la belle des belles (красавица из красавиц), как называли мадонну на галантном языке эпохи, разоблачала всю пышность своей прекрасной груди. Это был в самом деле заманчивый мотив. В образе Девы Марии можно было заодно изобразить и самый священный, возвышенный символ и служить миру, выставив самым пикантным образом напоказ земную красоту. Женщина становилась таким образом в одном лице и святой и дьяволом, соблазнительницей и спасительницей. Женское честолюбие могло таким путем праздновать свои высочайшие победы. Опускаясь в молитвенном экстазе перед мадонной, зритель вместе с тем преклонялся перед раскрывавшимся ему чудом красивого тела. Примеру Агнесы последовала, без сомнения, не одна женщина, обладавшая красивой грудью, и вот почему столько изображений Девы Марии, возникших в эпоху Возрождения, возбуждает в нас отнюдь не сверхземные мысли. Модель и художник думали не о небесах, а о самом земном на земле. Некоторым образом сюда относятся и статуи метресс, воздвигнутые могущественными церковными сановниками в церквах, чтобы им воздавались почести, как святым. Достаточно указать на Сиджизмондо Малатесту, построившего в 1445-1450 годах великолепную церковь в честь святого Франческо в Римини и поместившего в ней памятник своей прекрасной любовнице Изотте.
Красивое тело выставлялось, однако, напоказ не только путем идеализирующего и преувеличивающего искусства, возносящего предметы над миром действительности, нет, в этом отношении шли гораздо дальше, смело щеголяя наготой перед всем миром, на улице, где ее окружали и ощупывали глазами десятки тысяч любопытных. Такое выставление напоказ нагого тела мы уже описали в первой главе по поводу обычая встречи перед городскими стенами навещавшего город князя совершенно обнаженными прекрасными женщинами. История зарегистрировала целый ряд таких встреч, например въезд Людовика XI в Париж в 1461 году, Карла Смелого в Лилль в 1468 году, Карла V в Антверпен в 1520 году. О последнем событии мы имеем более подробные сведения благодаря Дюреру, который присутствовал при нем и признавался, что он с особенным интересом разглядывал обнаженных красавиц. Не подлежит сомнению, что этот обычай был очень распространен и что эти три случая не были исключениями, иначе современные хронисты об этом упомянули бы. Во всяком случае, достоверно известно, ибо обосновано документами, что этот номер программы всегда возбуждал живейший интерес.
О въезде Людовика XI в Париж сообщается следующее. У фонтана дю Пансо стояли дикие мужчины и женщины, сражавшиеся друг с другом, а возле них три обнаженные прекрасные девушки, изображавшие сирен, обладавшие такой чудной грудью и такими прекрасными формами, что невозможно было наглядеться.
И если Дюрер открыто говорит о своем любопытстве, если он сообщает своему другу Меланхтону, что разглядывал этих девушек вблизи и довольно дерзко, ибо он «художник», то у толпы были такие же побудительные причины, так как она состояла в значительной степени из чувственных юношей и стариков, не знавших на свете ничего выше красивой женщины. Эта часть зрителей спешила насладиться всеми чувствами, тем более что прекраснейшие из прекрасных украшали праздник своей наготой и выставляли все свои тайные прелести напоказ, причем каждая хотела быть самой прекрасной и желанной. Наивысшее любопытство было к тому же совершенно законно в данном случае, так как именно эти группы стояли в центре праздника, устроенного в честь посетителя. Нагим красавицам всегда отводились главные роли в приеме. Они или шли во главе кортежа, или разыгрывали символические пантомимы, выражавшие гордость, испытываемую городом по поводу чести посещения высокого гостя.
Во время въезда Людовика XI в Париж в 1461 году три обнаженные девушки по очереди декламировали перед королем стихи, прославлявшие его. Во время встречи городом Лиллем Карла Смелого Бургундского три обнаженные красавицы разыг рывали перед ним суд Париса[13], по поводу которого мы и узнаем то, о чем было выше упомянуто. По словам хрониста, «из всего устроенного ничто так не понравилось и так не заинтересовало народ, как именно это представление». При таких состязаниях, кроме того, каждый зритель был тоже «Парисом» и сравнивал прелести «Юноны» и «Венеры» и т. д. И, несомненно, в глазах красавиц главным вознаграждением, ради которого они и выставляли свою красоту напоказ, был этот всеобщий интерес, было сознание, что тысячи взоров завидуют им и пожирают их.
Такие встречи пользовались сочувствием и государынь. Об английской королеве Елизавете сообщают, что «она не входила ни в один сад, где бы ее не встретили с приветствием нимфы, нереиды, тритоны, флоры и лесные боги». Одежды на этих языческих богах и богинях представляли наименьший интерес. Порой красавицы были одеты лишь в прозрачную ткань, ничего не скрывавшую и только повышавшую любопытство зрителей и пикантность зрелища. Такие покровы носили поэтому, как в древности, название «стеклянной одежды».
Трудно придумать более грандиозный культ физической красоты, чем эти представления. В первой главе мы упомянули, что для этой роли предназначались обыкновенно самые красивые куртизанки города. В своем объемистом сочинении «О женщине» Плосс, однако, подчеркивает, что не только куртизанки пользовались этими случаями, чтобы выставить напоказ свою красоту, но и «дочери знатных патрициев считали для себя честью идти в обнаженном виде во главе императорского кортежа». Если подобное утверждение правильно – нам не удалось добыть никаких данных в пользу него, – то оно еще значительно повысило бы значение этих смелых представлений для оценки культа тела в эпоху Ренессанса.